Волк устало отмахнулся лапой. Рваный и грязный халат на нём, бывший когда-то золотым, оказывается, был расшит серебряными розочками – я только сейчас заметил.
– Ладно, чего уж там. Посадишь его в тени, и поливай почаще. Рядом можешь зажечь свечу.
– Так ты признаёшь проигрыш? – спросил я, перевернувшись на живот.
– Ну ты же его довёз, – Волк почесал лапой под рёбрами. – А я ещё один выращу; лет через десять. Покажешь мне его ещё раз, перед тем как уйти?
– Конечно.
Я подумал о всей нашей гонке. Второй раз я бы такого не хотел.
– Слушай, а сколько ты заплатил Сестричкам? – спросил я его.
Он усмехнулся:
– Я просто перепрыгнул их дурацкую речку.
Я засмеялся.
– Ладно; а что ты сделал с Хлодвигом?
– С кем? – Волк нахмурил лоб, явно не понимая, о чём я.
– Ну, с драконобойцем. Такой верзила в латах, что поджидал тебя недалеко от Поля Вод.
– А, этот Хлодвиг? Вот не думал, что ты его знаешь! – удивился Волк С Тысячею Морд. – Так его там не было. Я видел его последний раз в прошлом году.
Я помолчал.
– А что, ты его нанял, что ли? – спросил Волк.
– Угу. У него теперь та фора на убийство, что у меня оставалась. Ну, твоя, в смысле.
Волк снова усмехнулся.
– Встречу его – верну на исходные позиции.
– У него клинок метра полтора, – предупредил я.
– Засуну ему в какое-нибудь естественное отверстие, – пообещал Волк, улыбаясь.
Я поднялся на ноги. Солнце уходило в дымку, и начинало вечереть.
– Смотри, – сказал я, снимая с хрусталя чехол. Самый Красивый Цветок засиял мягким светом. Волк С Тысячею Морд какое-то время смотрел на него, потом вздохнул и опустил голову.
– Передавай привет, – сказал он, поднялся на четыре лапы, и, попрощавшись, ускакал.
Мы с Конём остались одни. Отсюда до дома было ещё миль десять. Я снова сел в седло, и мы поехали домой.
Пели соловьи в тёмной листве, где-то шумел ручей, полевые колокольчики цвели у обочин. Дорога по родной земле, без спешки и драк, была просто наслаждением. Я улыбался.
Я подъехал к моему двухэтажному дому, когда уже начало темнеть. Я не знал, спит ли Эми или уже проснулась. Когда я уезжал, она спала, заснув, может быть, на неделю. Это иногда с ней бывало.
Она встретила меня, стоя в дверях и улыбаясь. Моя Эми.
– Привет, милый! – сказала она мне. – Я проснулась, а тебя не было. Я тебя ждала.
«Сие Всадник, – сказано в книге обо мне. – Он счастлив, ибо его всегда ждут дома. Числа же ему безразличны».
– Привет, любимая, – сказал я. – Кажется, я нашёл, что поставить в ту терракотовую вазу у лестницы.
– Правда? Как хорошо! А я уж собиралась её убрать!
Я наконец слез на землю, и мы поцеловались.
– Посмотри, – сказал я, снимая чехол с футляра с цветком. – Правда, красиво?
– Ой, – сказала Эми своим бархатным голосом, – милый, это же, наверное, самый красивый цветок в мире!
– Угадала, – сказал я, беря её за руку. Я оглянулся. Конь уже ушёл на свой любимый луг за левым крылом дома, чтобы отдыхать и валяться по траве. – Потом посадим его в саду. А пока пускай постоит в доме. Только налей в вазу воды и зажги рядом свечу.
– Я тебя люблю! – сказала она, и мы вошли в дом. И прежде чем задвинуть дубовый засов на шершавой деревянной двери, сквозь прозрачный витраж я увидел, как первые звёзды на сиреневом небе, как и всегда, складываются в её имя.
3. Офицер
Олицетворяет духовную власть, позитивный интеллектуальный путь и благочестивый путь духовный. Офицер, Слон, или Епископ, подчиняется Юпитеру, повелителю эмоций.
Только хороший слон достоин жертвы,
плохого слона можно и проиграть.
♀ Мы рождены
Тёмная фигура Лариса Бортникова
– Петька! Щемаешь, сука? Вставай! Сталин нагнулся! С концами! Вставай, Петька! Или хочешь, не вставай! Всем нам всё равно кабздец! И Берзикяна нашего убили и выкрали!!!
Онофриенко вопил чуть громче обычного. Но не это меня насторожило. Из-за работающего прямо за стенкой дизеля мы тут иначе как ором и не разговариваем. Командирский КАПШ – каркасная арктическая палатка Шапошникова – примыкает прямо к генераторной, чего, в общем-то, делать не стоит. Зато от дизеля, выведенного радиатором прямо в палатку, тепло. Поэтому выбор у нас простой – орать или мерзнуть. Вы бы что выбрали?
В общем, то, что майор орал, было нормой. Вот только выглядел он трезвым. Бескомпромиссно и абсолютно трезвым! Я на него пялился, ни шиша спросонья не соображая, и только думал, что у Онофриенко харя под ушанкой чего-то вытянулась по стойке смирно. Нос строгий, как у покойника. И уши в череп всосались.