[4] Массагеты — по Геродоту жили на равнинах к востоку от Каспия.
[5] Священный бык в древности.
[6] Хуны — древнее азиатское племя на границе с Китаем.
[7] Керкенитида — греческий полис в Крыму.
***
В ночном Херсонесе шумело лишь море. Дом погрузился в сонный покой. Призрачный свет луны окутал старых друзей во внутреннем дворике, те никак не могли разойтись. Амфора разбавленного вина развязала языки.
— Свалилась из ниоткуда, — фальшиво возмущался Филон, а сердце звенело в груди, ожидая очередную любовную схватку, — ничего не объяснила. Завтра вместе с Айрис поедут в храм Красных пещер. — От кислого вина и раздражения свело скулы.
Отношения с гордячкой всегда шли за гранью понимания. Это не первая отлучка и, как выясняется, не последняя. Скандал перед отъездом разразился настолько мощный, что казалось — обратной дороги нет.
Сегодня не сразу поверил своим глазам при виде всадниц на краю обрыва. И что теперь со всем этим делать? Назло женился на послушной племяннице главного охранника Керкинитиды[1], пытаясь склеить разбитое сердце. Его греческая супруга ждала ребенка. Но своенравная, бесшабашная красавица — жива и здесь, обиды таяли, словно снег на солнце.
Как той удаётся заставить его сделать первый шаг, едва увидел, мир обрёл глубину и краски. Горячая разборка за ширмой прозаично закончилась сладким поединком.
— Сам позволяешь, — неуверенно мямлил Гилл из полутьмы.
Кулаки Филона сжались. Здравый смысл обычно уверенного в себе мужчины терялся перед загадкой.
Сплав муки и восторга при каждой встрече. Показные уступки и внезапные ультиматумы держали на крючке. Любовная идиллия и отказ от брака ставили в тупик. Такую изюминку ни проглотить, ни выплюнуть.
— Ты же знаешь, с чего всё началось. — Он стукнул в сердцах по ложу. — Что им, запретишь? Умрут и всех перебьют, но не покорятся. А я… Я не переживу её смерти, — совсем тихо, с опаской оглядываясь по сторонам прошептал Филон.
Свет полной луны тонул во мраке ночи. Мир расплывался от терпкого вина. За двумя небольшими колоннами по разные стороны внутреннего дворика две женщины затаили дыхание, чтобы не выдать себя. А Гилл, да, он знал, как все это происходило. Активно участвовал в событиях пятнадцатилетней давности. Для царских отпрысков второго эшелона обычный путь.
Политические игрищах, пиратские схватки закономерно привели энергичную молодёжь к продаже собственных воинский талантов. Дороже всего платили на тот момент в Гераклее Понтийской[2]. Полис отвоевывал место на южном берегу холодного моря и подбирал всех, способных держать оружие. За такое удачное место стоило побороться. И потери там ждали за каждым углом. Забудешь такое!
Гилл уже три года воевал в окрестностях новой колонии, а двоюродный брат Филон только осваивался, бежав после очередного дворцового переворота на Эгине. Богатые, плодородные земли с враждебным населением неохотно покорялись силе греков.
Поражение настигло на холмах у реки Фермодонт[3]. Заросшие обломки полуразваленной крепости встретили отчаянным сопротивлением, их отбросили за исток реки.
— Говорили мне, что дальше не продвинуться, — кряхтел Гилл, таща на себе раненого Филона. — Только Геракл мог в этих краях отобрать пояс Ипполиты.
Отряд разбили. Противник прочесывал окрестности, стремясь уничтожить непрошеных гостей. Если бы не знатное происхождение Филона, добили бы на поле боя, иначе плен. Раненому становилось все хуже, он бредил. Вырваться из ловушки с такой обузой на руках не выйдет. Пришлось оставить в пещере за высоким камнем.
Через месяц тот вернулся в Гераклею сам. Неубедительный рассказ, что выходила какая-то женщина, скрывал подробности. Спустя год приехала Салма с двумя малышками на руках. И совсем уже странно, когда только одну из девочек Филон признал своей дочерью.
Их отношения всё равно вылезли пусть и через несколько месяцев. Да церемонию брака не проводили, на роль хозяйки дома та не претендовала. Несколько раз надолго уезжала. В глубине души Гилл понимал колебания друга. Ну, какая из неё жена. Очень мутная история. Внезапно осенила догадка.
— Салма ездила к матери Айрис?
Филон всегда избегал этой темы. Когда амазонка привезла девочек, та уверяла, что поживет (в том числе дочь) временно, тайно, а он не мог отказать. Это долг за дважды спасенную жизнь.
Восхитила с первого взгляда, но подступиться к грозной красавице было не просто. Казалось, окончательно завоевал, если бы ещё не отлучки. Сегодня душа болела, вот сомневался, что вернется через два дня, вообще оставит Айрис. Сколько можно терзать человека? За что ему всё это?