В музее вещей того времени практически не сохранилось. Город не раз грабили, и пропадало всегда самое ценное. Извлеченные из земли предметы, на сотую долю не передавали дух далёкого прошлого.
Она не прислушивалась к экскурсоводу. Выводы ученых не всегда соответствовали действительности, но своё мнение держала при себе. Остатки древних фундаментов дополняли картину.
Интуитивно вышла к дому Саркисяна. И здесь её ожидал сюрприз. Сохранилась часть мозаики с Дионисом: пыль разъела большую массу гальки, краски от этого поблекли, но узнать было можно.
Ольга обрадовалась ей, как старой знакомой. Она ходила вокруг и вспоминала внутренний дворик, наклонилась и погладила рукой прогретую солнцем картину.
– Какая классная мозаика, – удивился Макс, – это же надо было такое сделать! Тысячи лет прошли…
Ольга, не поднимая глаз, кивнула.
– Дед Лилы советует осмотреть гробницу Филиппа Македонского. Вернее, ученые предполагают, что это его гробница.
Ольга встрепенулась. Она поймет наверняка.
В Вергину приехали после обеда. Большинство уже устало от древностей, но мужчины не хотели тратить на музеи ещё день. Решили не слишком растягивать удовольствие. Оля катилась по волнам судьбы.
Друг деда Лилы из уважения к коллеге водил группку молодежи, пытаясь словесно реконструировать для них далёкое прошлое.
Гробницу гид оставил как апофеоз. Ольга смотрела на фреску с изображением Александра и Филиппа и физически узнавала зимний пейзаж. Над ухом жужжал с предположениями известный археолог. Его польстил такой интерес. Она время от времени кивала, чтобы он продолжал строить умозаключения и не мешал вглядываться в любимые черты.
Макс снял изображение в нескольких ракурсах. Остальная часть экскурсии прошла, как во сне. У останков Филиппа чуть не расплакалась. Захоронение Клеопатры вызвало приступ ненависти, отчётливо вспомнила, как отдавала амазонкам приказ на устранение этой твари и её выродка. Упреки Александра за несвоевременность и бесполезность расправы. Как она могла жить и дышать, пока причина, разрушившая её счастье, продолжала ходить по земле.
Уезжая из Вергины, Оля хотела одного: чтобы пришла ночь, и она снова увидела их живыми. Но сбыться надеждам, было не суждено.
Цветы вырастают из грязи
Кефалония 322 год до нашей эры
Олимпиада в трауре обреченно смотрела, как Тиса кормила змей, и вспоминала эту процедуру времён Ланасы. Теперь она искала на Кефалонии душевных сил и моральной поддержки, чтобы выстоять после сокрушительных ударов судьбы. Она молчала, что змеиный питомник в плачевном состоянии. Храм приходил в запустение; какое-то время держались на плаву на старых связях, но доходы падали. Все существовали на деньги Олимпиады.
Тису тянуло вернуться с дочерью в Тавриду, останавливало сочувствие к царице, безденежье и врожденная ответственность. Теперь, когда дочь Олимпиады подросла, ещё года три – и на неё можно оставить храм.
Солнце поднималось над Кефалонией, и другие девушки Илиса и Гелония, беспечно подставляли мокрые головки солнцу на скалистой вершине, обсуждая первые девичьи тайны.
Наведя порядок в змеином питомнике, женщины пошли на заросшую виноградом террасу на заднем дворе.
– Ты вернёшься в Македонию? – поинтересовалась Тиса.
– Там заправляет Антипатр*, мне не ужиться. Боги всесильные, сколько раз я предупреждала Александра, чтобы он не доверял этому семейству шакалов?! – Олимпиада в отчаянии стиснула руки.
Тиса была не рада, что затронула больную тему, но не удержалась от вопроса:
– Это они отравили Александра?
– Все признаки налицо, – глаза Олимпиады сузились. – Проехал полмира и нигде ни от чего не умер. Македонским шакалам не снилось заполучить такие богатства и власть. Но им всё мало, захотели, чтобы под их дудку прыгал, не замечал коварства и жадности.
Олимпиада села на лежанку на террасе, глотнула разбавленное вино.
– К Александру пробилась делегация из Македонии, хотели защиты от Антипатра? А его сыночки самые близкие люди. Кассандр* вообще виночерпий. Для них оставить Александра в живых – подписать себе приговор! Поэтому нет расследования. Любой ценой хотят мне глотку заткнуть. Защитить-то некому, – высказавшись, Олимпиада почувствовала облегчение и на последней фразе в истерику не скатилась.