Найдя вход, завиток тумана тихо плыл внутри дома, миновал спящих и наконец задержался над одной из них. Затем палец тумана, казалось, шевельнулся, еле заметный сверкающий дымок опустился на лицо спящей и, коснувшись ее кожи, подобно искре растворился в небытии.
Одна вне игры. Туман поплыл дальше, оставив спящую позади. Он не разбудил ее, только коснулся щеки, словно вытирая влажное пятно. Все растущий завиток тумана, ни разу не оторвавшись от основной массы за пределами дома, проник в другую комнату и проделал ту же операцию. Снова тонкая, почти неуловимая струя мерцающего света опустилась на спящую сестру, которая тоже не проснулась, а лишь, поморщив нос, перевернулась на другой бок.
Наконец туман повис над третьей сестрой, которая была одна в комнате, и также опылил ее чем–то незаметным. Третья сестра на это никак не реагировала.
Затем туман рассеялся, оставив на потолке почти незаметные следы влаги, которые высохнут задолго до того, как настанет утро.
Это уже не имело никакого значения. Дело было сделано.
И три сестры уже не будут прежними…
Фиби спала крепко, без снов, почти не ощущая присутствия красивого темноволосого мужчины, который обнимал ее и дремал рядом.
Она незаметно погрузилась в сон, словно в темную и ужасную бездну. Ее окружал выжженный, словно ощетинившийся пейзаж, предвещавший угрозу. Послышался далекий стон, похожий на плач обреченных, матерей, потерявших детей, душ, осужденных на вечные муки. Она шла по этому месту и чувствовала, как холод пронимает ее до самых костей.
Затем сон вдруг перенес ее в особняк Холлиуэлов, а точнее, на чердак. Она заметила комод, придвинутый к стене, — один из тех предметов мебели, которые годятся лишь для того, чтобы собирать пыль. Он настолько привычен глазу, что его присутствие перестают замечать. Однако если она не замечала комод прежде, то увидела его сейчас. Он как бы дышал злом, создавая то же впечатление, что и мрачное, ужасное место, которое она только что покинула. Пока она рассматривала комод и, обладая даже во сне не присущими простому смертному способностями, лицезрела его со всех сторон сразу, тот начал дрожать, словно живое напуганное существо. Вдруг все ящики выдвинулись и хлынула кровь, густая, малиновая, обладающая знакомым привкусом железа, и разлетелась брызгами по твердой древесине пола.
Фиби села, и сон тут же покинул ее. Она моргнула пару раз, когда виденное во сне исчезло, как вспышка фотоаппарата после щелчка затвора, и затормошила Коула, пока тот не зашевелился.
— Что? — промямлил он. — Фиби, что случилось?
— Коул, надо подняться на чердак.
— Сейчас? — неуверенно спросил он. — Еще только… который час? Уже поздно. Поздно. Или рано?
— Сейчас, — сказала Фиби. — Прямо сейчас. Ладно, не надо. Мне все равно. Пойду одна.
Эта угроза придала Коулу решимости. Он сел и отбросил одеяло.
— Нет, все в порядке, Фиби, я с тобой. Только подожди секунду. Что случилось?
— У меня было видение, — ответила она. — Нет, скорее, не видение, а сон. Сон, который в некотором роде был похож на видение.
— В каком роде? — спросил он и опустил босые ноги на пол. Похоже, он проснулся и заволновался. Его красивый лоб избороздили морщины. Так бывало, когда он тревожился. Она бы любовалась им и дольше, но сон–видение все еще держал ее в страхе. — С тобой не случаются сверхчувственные предвидения? Словно видения? Что ты видела?
— Я уверена, что на самом деле это было не видение, а всего лишь ужасный сон. И не в том смысле, что увидела нечто, ожидающее нас впереди. Это было не сверхчувственное предвидение. По–моему, это больше походило на что–то символическое. Не знаю. Однако это похоже на видение в том смысле, что я ощущаю, как это важно, неотложно, иначе жизни людей подвергнутся опасности.
— Каких людей?
— Понятия не имею, — ответила Фиби. Она отдавала себе отчет в том, что выражается очень неопределенно и что сейчас у нее совсем недостаточно информации для того, чтобы действовать. — Каких–то. Не могу объяснить, почему это так. Может быть, из–за крови.
— Кровь? — отозвался Коул, и снова по его лбу пробежали тревожные морщины.
Фиби уже было невозможно остановить.
— Пошли наверх.
Потребовалось бы лишь несколько секунд, чтобы сделать вывод — чердак Холлиуэлов был не самым прибранным местом в особняке. Перед комодом громоздились вещи, передававшиеся одним поколением другому, но он, как сейчас припоминала Фиби, стоял именно там и выглядел, если не считать дрожи и потоков крови, точно так, как предстал перед ней во сне. Светлое дерево, ободранное и покрытое пятнами за многие годы пользования, ручки из более темной древесины с резным цветным узором и инкрустированные по периметру другим деревом. Когда–то комод являл собой прелестный предмет гарнитура. Фиби немного удивлялась, что ни одна из сестер не захотела перенести его в свою комнату. После такого сна она тоже не собиралась делать этого, но комод казался таким предметом, от которого Пайпер не отказалась бы.