А Лента была совершенно безучастной. Казалось даже, что ей очень скучно. Что ж, хорошо уже, что она не боялась.
– Здесь нужна только любовь, – жарким шепотом выдохнула Жанна. – Открой над зеркалом дверь!
– Но разве не ты управляла городом?.. Или – он?.. – кивнул я на Ивана.
– Как можно управлять городом? Ты, наверное, про отражения? Это просто – всего лишь повернуть в нужную сторону зеркало. А сам город даже ты не двинешь. Но ты можешь открыть дверь наверх. Открой! Силой своей любви! Я его вытолкну туда, я смогу!
Иван услышал это и расхохотался:
– А ты, идиотка, все поешь про любовь? Думаешь, что там все будет по-другому, и я тебя полюблю? Но я прихвачу и ее, – встряхнул он Ленту, – и буду любить ее! Ежедневно и тщательно. Куда только можно. И даже куда нельзя.
Он говорил это Жанке, а смотрел на меня. Потому что я оставался его главным врагом. Я не захотел полюбить его маму, стать ее счастьем. Глупый, несчастный мальчишка. У меня не было сейчас к нему ни капли злости. Только всеобъемлющая жалость.
– Отпусти ее, Вань, – сказал я. – Ты ведь хороший парень, просто сейчас кажешься не таким как был, а вывернутым. Но ты ведь остался тем, кто ты есть. Мама тебя очень любит, и ты…
– Не смей о моей маме, говнюк! Она лучше всех в мире, а ты променял ее на эту шлюху! – Он опять встряхнул Ленту. – Небось, не помнит, от кого и дочка!
Во мне начал закипать гнев. Я поймал себя на этом, ведь ненависть и была моим самым сильным оружием. Но теперь мне нужно было применить его во благо. Мне нужно было, оставив, а то и приумножив силу, поменять ненависть на любовь. Может, на стороне, где все вывернуто, это у меня и впрямь получится? Я посмотрел в глаза Ленте и мощным усилием воли отсек из сознания всех, помимо ее самой. Я вспомнил все, что нас с нею связывало, пережил заново минуты нашего высшего блаженства, я вернул в память все свои направленные в будущее мечты…
– Давай, – услыхал я раздавшийся поблизости голос. Я его никогда раньше не слышал и не видел сейчас того, кто со мной говорил. Но я точно знал, что это он, мой дедушка, Дмитрий Михайлович Беляев. Он снова пришел ко мне на помощь! И он продолжал: – Давай, соберись, ты сможешь. Ты сильный, я передал тебе все. Не бойся за нее, все будет в порядке. Давай, Гелий, люби!!!
– Люблю… – прошептал я, чувствуя, как заполняет меня, словно сосуд теплой сияющей жидкостью, всепобеждающей силой любви. И завопил во все горло: – Я люблю тебя! Я буду любить тебя вечно!!!
И позади Ивана будто распахнулись врата. Из них хлынул такой мощный поток света, что он показался мне осязаемым, я невольно напрягся, ожидая, что он сметет сейчас, смоет всех нас.
А потом я увидел на его фоне стремительный силуэт – тулуп, шапка-ушанка… Он будто нож пролетел между Иваном и Лентой. Моя любимая упала. А Иван…
– Пора нам дальше, правнук! – услышал я перед тем, как дед, буквально втолкнув парня в центр светового потока, исчез там с ним вместе.
– Не-еет!!! – вонзился мне в уши вопль. – Ванечка!!!
Я обернулся. Из тьмы проявилась, будто вынырнув из вертикально вставшего озера, Ирина. И тут в мою руку впились цепкие пальцы Жанки, и она, невероятно сильная, потащила меня к вратам света.
– Ты не будешь счастлив! – выкрикнула она, еще более безумная, чем когда-либо. – Не хочу, чтоб так любили не меня!
Я пытался за что-то зацепиться, только вокруг ничего не было. Кроме ослепительнейшего света, который уже обнял меня. Но удар в бок, такой сильный, что я, кажется, услышал треск собственных ребер, отбросил меня в сторону. Я заорал от боли, но все-таки услышал Иркино:
– Сдохни, сука! Люби себя сама!
Глава 21. Мир
Мы лежали на лестничной клетке вчетвером: я, Лента, Ирина и Жанна. Живых из нас было лишь трое, Жанна не дышала. Я встал на колени и склонился над ней – то ли пощупать пульс, то ли сделать искусственное дыхание; не понял и сам своего порыва, – но услышал вдруг злобное:
– Не трожь ее!
Я поднял голову. На лестнице стояла и смотрела в нашу сторону Жанкина мама, Светлана.
– Уйдите все! – сказала она и поднялась к телу дочери.
Удивительно, но на ее лице не было тени скорби, глаза не блестели слезами, рыдания не душили горло. Наверное, я черствый циник, но мне показалось, что я даже прочел во взгляде женщины облегчение.