Конечно, долго так продолжаться не могло. Юлька понимала, что нельзя постоянно бежать из дома, раз уж решила все-таки жить здесь, рядом со странным альянсом старых бабушкиных диванных подушек и ее собственных новомодных розовых «яичек» орифлеймовской косметики. Нельзя бежать от этих стен, как пугливый заяц от борзых, только потому, что сквозь выцветший рисунок обоев то и дело проступает мгновенная Юркина тень. Она знала, что глупо до последней секунды оттягивать момент утренней встречи с сослуживцами, а в конце рабочего дня чуть ли не опрометью выскакивать из кабинета. Знала, но ничего не могла с собой поделать. И поэтому каждое утро выходила из квартиры в половине восьмого утра и полтора часа проводила в дороге, неспешно плетясь по улицам и в «Сатурне» появляясь ровно в 9.00.
Когда весь экономический отдел узнал о новой пассии Коротецкого и начал активно жалеть Юльку, ей казалось, что хуже просто быть не может. Озабоченные лица, никчемные, призванные утешить примеры из собственной жизни и жизни знакомых, ободряющие, похожие на тосты фразы… Каким милым и безобидным виделось ей все это теперь. И надо же было ввязаться в дурацкую словесную перепалку с Галиной, а потом еще сделать это заявление по поводу Селезнева!.. Хотя, ну какое там заявление?! Для любого другого человека фраза: «Да, это Сергей Селезнев» — означала бы только нежелание продолжать разговор. Для любого другого, но не для Галки. Юля и представить не могла, что она вцепится в нее прямо-таки бульдожьей хваткой…
…То ли у Черемисиной началась очередная черная полоса в личной жизни, то ли на нее скверно действовали магнитные бури. Во всяком случае, настроение у нее уже второй день было премерзким. Оленька, попытавшаяся в очередной раз пожаловаться ей на свои семейно-любовные проблемы, тут же нарвалась на резкую и обидную фразу и, насупившись, уселась за компьютер. Из своего укромного зашкафного угла она периодически бросала на Галку недобрые взгляды, призванные, по-видимому, устрашить противника. А уж когда от Галины походя досталось и Тамаре Васильевне, Оленька не выдержала:
— Слушай, если твой бывший муж опять испортил тебе настроение, то мы в этом не виноваты. И, пожалуйста, не надо срывать на нас зло…
Тамара Васильевна тут же начала делать Оленьке «страшные глаза». Та вовремя не поняла предупреждения и продолжала гневно вопить что-то о бытовом хамстве и нахальстве «некоторых, которые очень много себе позволяют», а на место села, только заметив, что Галина начала неторопливо и тщательно пережевывать нижнюю губу, что всегда было нехорошим признаком. Но, против ожидания, Черемисина не стала уничтожать перепуганную Зюзенко. Она только молча смерила ее взглядом и вышла из кабинета. Пока Галка отсутствовала, Тамара Васильевна на пальцах объяснила Оленьке, почему нельзя трогать человека, когда он в таком взвинченном состоянии. В общем, к возвращению Черемисиной все три ее соседки по комнате тихо, как мыши, сидели в своих углах, усиленно копаясь в бумагах и делая вид, что ничего не произошло.
Вместе с Галиной в кабинет вплыл легкий аромат хороших сигарет. Юлька завистливо втянула ноздрями воздух: свою пачку она забыла дома, а стрелять у агрессивной сослуживицы не хотелось. Впрочем, Галка уже не казалась особенно разозленной. Лицо ее приобрело некую умиротворенность и даже просветленное выражение, поэтому Юля и не успела вовремя приготовиться к бою, услышав на первый взгляд вполне невинный вопрос.
— Кстати, а как там поживает Сережа? — глаза Галины лучились почти материнской заботой.
— Какой Сережа? — она несколько опешила.
— Как какой? Твой Сережа. Сережа Селезнев!
Юлька похолодела. Нет, она, конечно, помнила про вчерашний разговор, но в глубине души надеялась, что о нем забудет Галка. Похоже, этим чаяниям не суждено было оправдаться.