Он повернулся к ней, не в первый раз любопытствуя, как эта храбрая категоричная женщина выглядит в реальной жизни. Вскоре он надеялся увидеть.
— Могу дать вам доступ к камерам, посмотрите, — предложила Анна.
Он покачал головой, опять отвернулся к буре за окном.
— Нет, спасибо. Вешаться на осине не собираюсь, но и глазеть на Голгофу не пойду.
— Не надо… так, — попросила Анна тихо. Джон кивнул. Она поклонилась и исчезла.
Он прошелся по комнате, не находя себе места.
Проверил Долорес — статус был «не беспокоить». Он просмотрел новости. Проверил курс ценных бумаг. Почитал блоги. Попытался посмотреть новый, десятый фильм «Звездных Войн» в виртуальном кинотеатре. Не смог — мысли разбегались. Сила не пребывала с ним. Долорес все еще не вернулась.
Ему пришло в голову, что если что-то пойдет не так, она никогда не узнает, что с ним случилось. Не узнает, почему он исчез. Не узнает, как он рвался к ней из своей банки с физраствором.
«Постлайф», — написал он в окне чата. — вот почему мы так долго не могли встретиться, — подумав, добавил — Как сканирование? Мальчик или девочка?
Джон решил вернуться в Морровинд и ждать там. В центре дощатого стола в его гостиной белел свиток. Джон недоуменно огляделся — доступа к этой комнате не было ни у кого, кроме него. Он взял свиток, развернул и начал читать.
Ненавистный Джон Крейн,
Твои друзья из ФБР, наверное, уже уведомили тебя об успехе операции.
Это правда, я слышу крики и выстрелы, во всех камерах толпы народа бегают друг за другом, дым, спецэффекты.
Через минуту я активирую систему глубокой заморозки, но вначале расскажу тебе о приятном сюрпризе, который мы тебе приготовили.
Как только ты дочитаешь это письмо, в твоем личном канале активируется тщательно написанный нами бот. Он проанализирует твою активность, логи и почту за последние полгода и в дальнейшем будет успешно персонифицировать тебя — уставшего от мира, сварливого и грубоватого. У него отличные самообучающиеся алгоритмы и он не ловится снаружи никакими проверками.
Снаружи он будет тобой, а изнутри будет радовать тебя бесконечным звуковым фоном — сирена, скрип пенопласта, звук дрели и турбин. Мы уверены — что-нибудь в этом разнообразии тебе придется по душе. К сожалению, визуально мы тебя так порадовать не сможем — графика тяжелая, бот станет заметен, поэтому мы выбрали легкий вариант — пылающее оранжевое пламя с черной прорезью. Как большой любитель Толкиена, ты можешь считать, что смотришь в Око Саурона, хотя мне, как женщине, было бы приятно воображать, что ты, мизогинист, вечно пялишься в мою… (ненавижу слово на букву П, воспользуюсь эвфемизмом) дамскую щель и страдаешь.
Бот будет будить тебя электрическим сигналом через каждые сорок минут, так что спать тебе, дружок, теперь не придется совсем, и через пару недель ты придешь в такое состояние, что будешь мечтать, чтобы тебе вместо этого рвали ногти.
Пусть в твоих страданиях тебя укрепит мысль о том, что в это время Я-мы сладко спим под опекой нашего гуманного правительства, которое будет вынуждено нас хранить в крионик-камере, потому что не имеет правового прецедента ни для чего иного, а у нас остаются отличные дорогие адвокаты, оплаченные на триста лет вперед. Возможно, мы проснемся лет через пятьдесят или сто, а может быть, и умрем во сне — пот ведь никого успешно не размораживали. В любом случае, с тобой мы прощаемся.
Да продлит Аллах твои годы и умножит твои наслаждения.
Странно, но первой реакцией Джона после прочтения была обида — почему это он женоненавистник?
Ужас пришел потом.
Дальше все было так, как она сказала. Бесконечный крик назгула, запредельный мрак, узилище скорби. Страдание, размазанное по времени.
…Долорес…
Он открыл глаза. В кресле у окна кто-то сидел, против света он не видел, кто.
Вначале он подумал, что разбился на мотоцикле, ему семнадцать лет, и это Рита сидит и ждет, пока он очнется, чтобы устроить ему выволочку за глупость и лихачество.
Потом он вспомнил, что Рита умерла, как она умерла, и взвыл внутри, и попытался не поверить.
Тогда ему пришло в голову, что он просыпается после попытки удавиться на двери Ритиной комнаты через два месяца после ее смерти, а в кресле — мама, и сейчас они обнимутся и вместе заплачут.