— Свистать всех наверх! — лихорадочно перезаряжая, надсаживался в крике мистер Дьяволсон. — Всех наверх, я сказал, всех ублюдков, подонков, бунтовщиков! Паруса ставить, сучьи дети! За борт это дерьмо, — махнул капитан рукой в сторону корчащегося на палубе боцмана. — Джемадара ко мне!
Верхняя палуба закипела от высыпавших на неё людей. Хлопнул и выгнулся в первых лучах восходящего солнца гафель, ухватили ветер брамселя, оделась в белый невестин наряд фок-мачта, за ней грот и бизань.
— Что, взяли? — надрывался на мостике мистер Дьяволсон и смеялся безумно и страшно, как грешник, поджариваемый в аду, смеется над чертями, если он очень зол и упрям. — Взяли, да, идиоты, подонки?! Крысы, говорите?! Крысы?! Вы сами крысы, а не британские моряки. Что стоите столбом, Валентайн? Бабу на борту от юнги не могли отличить? Позор! Джемадар Виджай!
Сипай щёлкнул каблуками, вытянулся в струну.
— До конца плавания назначаю вас первым помощником. Стройте своих людей. Всех негодяев — на мушку! При первом признаке бунта стрелять! Ясно вам: стрелять мерзавцев, всех!
Механически двигаясь и отдавая команды, Оливер краем глаза смотрел, как выстроились в два ряда на шкафуте сипаи и как, надрывая жилы, тянут фалы матросы. С каждой минутой устремившийся на зюйд-вест корабль набирал скорость. Он нарастил её уже до шести узлов, когда вдруг завизжал с фок-мачты сэр Персиваль и истошным, пронзительным криком отозвались оказавшиеся на носу матросы. Палубные люки на баке распахнулись и из проёмов хлынули чёрно-серые волны, рассыпаясь сотнями быстрых тел, снова собираясь в раскачивающуюся из стороны в сторону пирамиду. Она с каждым мгновением раздувалась, набухала за счёт всё новых и новых вымахивающих из люков крыс. Застыла на миг и хлынула от носа к корме, одного за другим сглатывая людей, хороня под собой, хватая выпростанными из вибрирующего тулова щупальцами.
Разум Оливера отказался понимать происходящее, оставляя в памяти лишь смазанные куски. Пытающийся уползти по залитым кровью палубным доскам и волочащий за собой вывалившиеся из разорванного живота внутренности штурман — на кишках висели крысы и рвали сизую плоть. Вцепившийся в мачту матрос с кровавыми культями вместо ног. Другой, с надсадным криком переваливающийся через борт. Отчаянно отмахивающийся винтовочным прикладом сипай с обглоданным до костей лицом.
Оливер пришёл в себя, лишь когда вывернувшийся из-за бизани джемадар властно ухватил его за рукав и потащил за собой на ют.
— Быстрее! — крикнул он. — Помогайте мне!
На миг Оливер застыл, затем бросился к транцевому коушу с намотанным на него тросом, крепящим капитанский ялик. Вдвоём с сипаем они лихорадочно выбирали шкентель, и ялик, соскользнув с балки, послушно пошёл вниз, к воде.
— Куда, мерзавцы?!
Оливер рывком распрямил плечи. Окровавленный капитан с лишившейся пальцев правой рукой, левой наводил пистолетный ствол ему в лицо. Дьяволсон смеялся, уже не скрывая своего безумия, пожираемый им, как сотнями крыс.
— Сэр… — начал Оливер, но из-за его спины грянул выстрел, пуля вошла Дэвидсону в лоб. Грубое лицо капитана стало растерянным, детским, будто он увидел что-то огромное, чего никак не ожидал. Выронив пистолет, убитый полетел в воду.
Джемадар сунул пистолет за пояс, примерился, соскочил в ялик. Обернувшись, протянул Оливеру руки.
— Быстрее!
— Меня, меня возьмите! — оттолкнув Оливера, истошно завопил тощий Крючок. — Господин индиец, меня-я-я-я!
Секунду-другую джемадар, казалось, раздумывал над выбором. Затем выдернул из-за пояса второй пистолет и хладнокровно пустил пулю матросу в живот.
— Прыгайте! — крикнул он Оливеру и поднял весло, готовясь оттолкнуть ялик от борта.
Оливер оглянулся. Извиваясь и скуля, Крючок отползал к кормовой надстройке. Несколько крыс уже повисли у него на плечах, вцепились в затылок, одна, самая крупная, рванула за горло. Дюжина животных вдруг замерла, будто услышав немой приказ, одновременно развернулась и бросилась к Оливеру, щеря острые желтые зубы. Изнутри корабля, со средней палубы, раздавался вой, кто-то выстрелил, кто-то зарыдал молитву. Стонали умирающие, страшно, ритмично хрипели крысы. Оливер прыгнул.
Вода была горько-соленой, как слезы всех смертельно уставших, брошенных на погибель. Раньше считалось, что матросу негоже уметь плавать — если окажешься за бортом, то не утонешь быстро и по-христиански, а будешь длить агонию, отравляя душу надеждой. Я хорошо плавала, но понимала, что надежды нет. Когда силы кончились, легла на спину и стала смотреть на звезды — они были яркими, живыми, я будто бы не лежала на воде, а падала в небо им навстречу. Душа моя исполнилась смирения и благодарности Господу. После труб Второго Пришествия, когда океанское дно станет сушей, мы выйдем в сияние Иисуса — моя девочка-мать с черными от яда губами, отец с дырой во лбу и я — распухшая утопленница с выеденными рыбами глазами… Моей ноги коснулось что-то огромное, холодное, и смиренную готовность к смерти как ветром сдуло. Я завизжала, ушла под воду, забилась от ужаса быть растерзанной акулами. Плавник мелькнул над водой в лунном свете, потом еще один и еще — в спинах были круглые дыры. Из воды высунулись блестящие темные морды, защелкали, засвистели, я барахталась посреди дельфиньей стаи.