Я поморщилась от воспоминаний. Саднило. Вздохнула, глядя, как двое в желтом открывают дверь в снег и прыгают на месте, не решаясь бежать в холод. Наконец толстый отвесил маленькому подзатыльник, тот влетел в дверь и скрылся в снегопаде. Большой побежал за ним, дверь закрылась.
— Мишка в МГУ поступать собирался, — сказала я. — Он умный. Смелый. Веселый. Нечего ему за меня держаться. Пусть летит.
Яна погрустнела. Наклонилась, подняла из травы черную коробочку. Я не сразу поняла, что в мире изменилось — подул прохладный ветер, небо потемнело и детские голоса перестали распевать про далёко. Магнитофон играл «Кукушку».
Я напряглась, расстегнула кобуру и сняла с мотоцикла свой стальной посох.
Янка откинула крышку — внутри был большой синеватый кристалл, сияющий острыми гранями.
— Это же миелофон, — сказала она. — С ним можно читать мысли.
— Хорошо с тобой, да плохо без тебя… — пел глуховатый мужской голос.
В плоской кабине автобуса появился крупный дядька в желтом костюме. Он повернул к нам недоброе испитое лицо с глазами навыкате, черными, как жуки. Я вдруг поняла, что это и были жуки — огромные, глянцевые, накрепко вцепившиеся в кожу век шипастыми длинными лапами.
— Флипнем до космопорта? — задушевно предложил мужик. — Или садитесь уж, подвезу, чего ноги сбивать. Поздно уж. Хорошие девочки дома сидят. Носки вяжут, шарлотку пекут. Только шалавы, как вы, по улицам болтаются, ищут приключений на свою…
Когда я его застрелила, плоская громада автобуса завалилась на бок, упала в траву, растеклась черной водой, густой, как нефть. Янка, все смотревшая в блестящий кристалл, закричала, отбросила коробочку, та без всплеска упала в воду и мгновенно утонула.
Янка плакала.
— Я его мысли слышала, Тань. Как будто к нему в голову заглянула. Он куда-то на машине ехал. Про дождь думал — будет завтра или нет. Про борщ в холодильнике — радовался, что вкусный и что ещё его полкастрюли. Про футбол вечером по телику — полуфинал сегодня, Спартак-Марсель… Такие мысли все простые, обычные. Человеческие. Как будто он человек. А ведь он — нет! Он — чудовище, пожирающее других!
Я обняла её и она плакала на моём плече.
Пленка на бобине кончилась, но она продолжала вращаться, тихо и ритмично шелестя.
— Что есть человек? — спросил робот, поднимая к нам грустное лицо. — Форма или содержание?
Я пожала плечами. Я сама себя об этом часто спрашивала.
Дорога упиралась в гору, в пещеру на её склоне. Пещера была пуста — под ногами шуршали листья, очевидно натасканные какими-то домовитыми зверьками, по камням стекала вода. Голос гулко отражался от невысокого свода.
— Ну вот, добрались, а тут ничего нет, — сказала Яна и положила руку на холодную каменную стену, тут же отдернула, заломила пальцы. — Теперь что?
— Должен быть проход, — сказала я, доставая из рюкзака фонарик. — Ты была в таком ужасе, что его за собой запечатала. Но я найду.
Я обернулась к ней. В свете фонарика, под сводами пещеры, она выглядела маленьким и беззащитным ребёнком. Она обняла себя за плечи, её била крупная дрожь, губы тряслись.
— Подожди снаружи, — сказала я. — Я уже всё перенесла на карту, и дорогу, и озеро, и раскопки у горы, теперь летум зафиксирован и не сместится, мы не потеряемся.
Она кивнула и молча ушла к выходу. Я достала лопатку и рукоятью стала простукивать стены. Проход я нашла быстро — он был на уровне пола, заваленный камнями и листьями. Я убрала камни, откопала немного земли от входа — расщелина была ужасно узкой, как барсучья нора. Я посветила внутрь фонариком — проход загибался вверх, видно было недалеко.
Я тоскливо вздохнула, сняла куртку и портупею, зажала фонарик в зубах и полезла внутрь, стараясь ни о чем не думать, отрешиться от страха, ледяными волнами идущего по позвоночнику. Нора, к счастью, была совсем неглубокой. Носками ног я ещё чувствовала камни у края расщелины, когда голова показалась с другой стороны.
Здесь тоже была пещера и серый полумрак. Я повернула голову с фонариком — у стены стояла пыльная синяя машина, дальше росли какие-то колючие кусты и виднелись очертания большого предмета, вроде коробки или контейнера. В ней что-то пошевелилось, мелькнуло резким движением, я подскочила от неожиданности, и вдруг поняла, что застряла.
Я дёрнулась раз, другой, засучила ногами, в ужасе разжала зубы и выронила фонарик. Тот откатился к стене — она была оклеена модными коридорными обоями «под кирпичик». На стене было много фотографий в узких рамках. Это информационное богатство сейчас мне было ни к чему — я мычала и билась, не двигаясь с места, а нора, казалось, сжималась и стискивала меня все сильнее.