— Иногда судам удавалось найти замену, — буркнул Дуал. — Иногда. Только это случалось редко.
Дракон умирал. День за днём от тянул на восток вдоль кажущейся бесконечной береговой линии, с каждым днём всё хуже слушаясь вахтенного и двигаясь всё медленнее.
Примо знал, что Дракон умирает, так же, как знал, что ничего поделать нельзя. В лечебной пазухе угасал Секондо. В прежние времена Дракон излечил бы его за несколько суток. Он и сейчас старался, отдавая Секондо последние силы. Но их было недостаточно и с каждым днём становилось всё меньше.
Примо теперь нёс в носовой пазухе все вахты, пытаясь поддержать судно тем, что в нём ещё оставалось. Тщетно, он знал это.
На корме доходил Терцо. Раны его воспалились, кое-как наложенные повязки набухли кровью. Толстое обрюзгшее лицо Терцо истончало, кожа обтянула скулы, и запали глаза. Терцо пил. Нырял в забытье, выныривал и снова пил, благо хмельной настойки оставалось ещё немало. Примо не препятствовал, нести вахту Терцо по-любому был не способен, а запретить ему умереть было невозможно.
Вот и всё, думал Примо, тоскливо глядя в прорезь носовой пазухи на зависшие в зените солнца. Им осталось несколько дней, в лучшем случае. В худшем — Секондо умрёт уже сегодня. Или Терцо — неизвестно лишь, кто раньше. Тогда Дракон выбросится на береговые камни, а вместе с ним испустит дух сам Примо и тот его брат, который переживёт другого.
За два часа до отплытия Триал встречал братьев в условленном месте и едва не приплясывал от нетерпения.
— Наконец-то, — выпалил он, увидев приближающегося Дуала и плетущегося за ним Квара. — Вы опоздали, Уно, небось, уже заждался.
Братья остановились в пяти шагах.
— Уно напрасно ждёт, — бросил Дуал. — Мы остаёмся.
— Что? — выдохнул Триал ошеломлённо. — Что ты сказал?
— Сказал, что мы остаёмся, — повторил Дуал. — И надеемся, что вы с Уно останетесь с нами.
Триал потряс головой.
— Ты шутишь? — едва слышно прошептал он.
— Нет, он не шутит, — за Дуала ответил Квар. — Я кое-что понял, Триал. Мы оба поняли. Любовь и счастье это не то, что мы думали. Это совсем другое. И вольная жизнь тоже другое. Воля — это не когда на долгие годы повязан с морским зверем и тремя чужаками. Не когда спишь в тесной пазухе, которую этот зверь отрастил для тебя. Не когда понукаешь его, чтобы плыл, куда тебе нужно. И не когда бездельничаешь в ожидании своей очереди понукать.
Триал, переводя взгляд с одного брата на другого, словно изучая их, молчал. Долго. Потом произнёс спокойным, лишённым выражения голосом:
— Вы только что убили меня. Убили Уно. И нашу Птицу, вы тоже её убили.
Дуал пожал плечами.
— Мне жаль Птицу, — проговорил он. — Но себя мне жаль гораздо больше. Что касается вас с Уно — ты преувеличиваешь. Никто вас не убивал. Вы попросту должны остаться здесь с нами.
Триал попятился.
— Подожди, — метнулся к нему Квар. — Это ещё не всё. Выслушай меня, брат!
Триал плюнул ему под ноги.
— Ты мне больше не брат, — сказал он.
Повернулся и побрёл прочь. Дуал и Квар наперебой кричали что-то ему в спину, Триал не слышал, слова потеряли смысл, всё потеряло смысл, всё вообще.
Нервничал Уно с самого утра, с той минуты, как принял у Квара вахту. Когда солнца подобрались к зениту, а братья так и не появились, Уно уже не находил себе места от беспокойства. Он чувствовал, как под ним исходит тревогой Птица, и к полудню окончательно извёлся.
— Что ж такое, — сказал Уно вслух. — Что ж такое творится? Может быть…
Он не договорил. Корабелла вдруг дёрнулась под ним, затем рванулась и понеслась прочь из гавани. Вылетела в глубокие воды, помчалась вдоль берега на восток.
Распластавшись в носовой пазухе, Уно с ужасом смотрел на застывшую на вершине берегового утёса человеческую фигуру. Разглядеть лицо было невозможно, но Уно знал, кто это, понимал, кто это всем своим существом. И для чего человек оказался на вершине, понимал тоже.
Корабелла описала в воде полукруг и понеслась к берегу. Уно выскочил из носовой пазухи.
— Триал! — отчаянно закричал он. — Триаааааааал!
Человеческая фигура оторвалась от вершины холма и полетела в прибой. Птица-3 отправился в последнее плавание.
Уно не видел, как тело брата размозжило о камни. Он знал, что сейчас произойдёт с корабеллой, а значит, и с ним. Уно опустился на колени и, сложив на груди руки, приготовился умереть.