Она стала отчитывать Пауля за то, что он забывает о последнем долге покойному, взяла под локоть и оттолкнула от Деркулова.
Пауль дернул рукой, вытаращил на нее единственный глаз и с гневом, обидой произнес, что она ничего не понимает.
— Иди к людям, — сказала Нина. — Я сама поговорю с господином подполковником.
— Вы спросите, почему господин подполковник сидит в тылу! — сказал Пауль и отошел.
Нина повернулась к Деркулову, спросила:
— Вы хотите избавиться от нас всех?
— Лично от вас? Нет, — ответил он. — Но от таких, как вы. А вас я даже не арестовываю. Разве мое запрещение выезжать из Скадовска трудно обойти?
Деркулов чуть усмехнулся твердыми смелыми глазами, словно говоря: «Лети на все четыре стороны, не держу».
— Обойти? — переспросила она. — Чтобы я все бросила? Нет, я дождусь, когда мне разрешат увезти на пароходе…
Он пожал плечами, посмотрел ей за спину, потом сказал:
— Манько позвал на поминки. Наверное, не пойду… А хохлу вы можете верить, в торговых делах не обманет.
И снова — в глазах какой-то намек.
— Значит, вы разрешаете нам отплыть на нашем пароходе? — спросила Нина.
— Не разрешаю. И, пока идет расследование, разрешить не могу.
Что он морочил ей голову? Неужели ему хотелось, чтобы Нина покинула Скадовск тайно, чтобы ее бегство от расследования стало уликой против нее?
— Может быть, вы ускорите свое расследование? — спросила Нина, предполагая, впрочем, что ничего ускорять он не будет. Однако, как ни жгла догадка о деркуловской ловушке. Нина не подала виду, что встревожена, и не собиралась требовать объяснений.
Деркулов ответил:
— Мы должны установить ваше прошлое. Это долгая история. Наберитесь терпения.
— Как же так? Помилуйте, Бога ради! — воскликнула Нина и взяла его за руку. — Ведь война… Положение каждый день меняется, сегодня за аршин бязи пуд пшеницы дают, а завтра будет черт-те что! Завтра красные разобьют поляков и накинутся на нас…
Деркулов холодновато похлопал ее по руке, показывая, что отлично знает такие уловки, и произнес:
— На то и война. Вот пишут: в Турции греки разгромили кемалистов… Что нам гадать о завтра? Завтра кемалисты побьют греков, они все-таки воюют на своей земле… Не будем гадать. Если бы вы с вашим Пинусом не отправляли зерно за границу… — Деркулов не договорил, но дал понять, что нечего надеяться.
«Бежать? — подумала Нина. — Судакова все равно не воскресить… оставлю Манько стекло и бязь… Только бы до Севастополя добраться, там я покажу!»
— Вы много шпионов поймали? Я похожа на шпионку? — спросила насмешливо она.
— Какая там шпионка, — отмахнулся Деркулов. — Вы не шпионка, а просто… непатриотка. Лучше быть самым примитивным шпионом, который цепляет Георгиевский крест на анненскую ленту, чем непатриотом вроде вас.
Он не лукавил, в глазах не таилось никакой игры. Это были глаза алексеевцев из новороссийского патруля.
«В Севастополь! — решила Нина. — Какая я дура, поверила Кривошеину. Надеялась на здравый смысл. Нету никакого здравого смысла. Ни торговли, ни мирных интересов — ничего нету».
— Почему же Георгий вдруг на анненскую ленту? — спросила она. — Это признак идиотизма?
— Будьте здоровы, Нина Петровна, — ответил Деркулов и повернулся, чтобы уйти.
— Черт с вами! — сказала Нина. — Расследуйте! Держите меня под арестом! Я подожду, пока до вас не дойдет, что по-старому больше нельзя.
Деркулов повел плечами и зашагал к воротам, не обернувшись. Сперва он помахивал правой рукой, в которой держал фуражку, ударяя ею над желтыми пуговицами пижмы, потом надел фуражку — и Нина перестала на него смотреть.
«Сегодня же, — подумала она. — Манько поможет… На любой шхуне!»
Вернулась к могиле. Пауль ярко сверкнул глазами в сторону ушедшего контрразведчика.
— Надо помянуть полковника, — сказала она подчеркнуто скорбно.
«Сегодня же!»
Деркулов рассчитывал, что коммерсанты исчезнут в два-три дня, и неприятную историю можно будет безболезненно предать забвению. Конечно, их можно было и утопить в море, это было бы не очень сложно. Но он их не боялся.
Деркулов вышел с кладбища, сел в линейку, разрисованную по бортам голубыми и красными мальвами, и поехал в порт к интенданту Белошапке.
Из-за тополей выглянул золотой крест на зеленом куполе собора. Ласточки уносились в высоту из-под крыш и падали обратно.