— Ничего, Лена, я не думаю, — сказал Никифоров. — Что мне думать? У нас есть на книжке сто сорок рублей, возьми их, купи себе что-нибудь красивое.
— Саша, разве я об этом?
— Знаю, что не об этом. — Он перестал смотреть вверх. — Но все равно. Он обнял ее, она подалась к нему, прижавшись головой к его подбородку.
— Все считают, что мы миллионеры, но только жадные, — улыбаясь в темноте, сказала Лена. — Сегодня у меня просили в долг тысячу. Смешно, правда? Я говорю: «Да откуда у нас такие деньги?» А по глазам вижу, она мне не верит, такие они у нее униженные, холодные, как будто знала, что я откажу и все равно просила. Теперь она никогда мне не простит. — Лена уже не улыбалась, продолжала говорить с легким удивлением: — Ее сперва жалко было, я рассказывала, сколько ты получаешь чистыми, без вычетов и взносов, сколько берешь на обеды, а мою зарплату она знает, мы за соседними столами сидим, сколько у меня, столько у нее… А все равно глаза тусклые, презирает и меня и себя. Знаешь, я отдала эти сто сорок рублей. Ничего, мы как-нибудь… Она наверняка думает, что… — Лена запнулась, — ты понимаешь?
— Что я жулик? — усмехнулся Никифоров.
— И доказывать бесполезно, так уж она устроена.
— А на меня сегодня один смотрел с такой тоскливой злобой, — сказал он. — Да еще санитарная врачиха закрыла столовую.
«Полетаева, — подумал Никифоров и отпустил плечо жены. — Нехорошо…» Ему действительно стало нехорошо, точно он сделал что-то, что нужно от всех скрывать и следить за своей речью, чтоб ненароком не проговориться.
— Это большая неприятность, что закрыли столовую?
Конечно, она почуяла, как он внутренне напрягся. Никифоров молчал, чтоб не мучить жену тревогой, которую он все равно бы обнаружил, о чем бы ни заговорил. Лена сказала:
— Вася у меня спрашивает: «Я хороший?» Я говорю: «Вася хороший». «А мама хорошая?» «Мама хорошая». Тогда он говорит: «Мы хорошие».
— Да, обобщает, — отозвался наконец Никифоров.
— А почему же закрыли столовую?
— Холодильники не работают. — Он махнул рукой, встал. — Пошли домой.
— Ну, пошли, — согласилась Лена. — А все-таки откуда у тебя синяк?
— Разнимал драку.
— Ой, тебе вечно достается! Ну, зачем ты полез в драку? Какой из тебя драчун?
— А в детстве я, знаешь, какой драчун был…
Утром Никифоров отвез сына в детский сад. Возле ворот двухэтажного с зеленой крышей особняка он остановился и вытащил Василия из машины. Обычно малыш сам бежал дальше, Никифоров провожал его взглядом до дверей и махал рукой. Но сегодня Василий надул губы, собираясь зареветь, и обнял отца.
— Папа, не уезжай! Я хочу с тобой!
— Василий, мне же надо на работу, — сказал Никифоров, беря сына на руки. — Пошли.
Никифоров оставил Василия в раздевалке младшей группы, и нянечка, еще совсем не старая женщина с приятным лицом, которой, как он знал, было принято дарить подарки, взяла мальчика за руку и дружелюбно произнесла:
— Отпустим папу?
Никифоров понуро вышел, слыша плач сына.
У ворот он встретил старшего следователя городской прокуратуры Михаила Викторовича Подмогильного с дочкой, рослой, костлявой девочкой в синем платье. Поздоровались и, справившись о делах друг друга, разошлись.
Никифоров сел за руль; на обочине, в подорожниках и лютиках, еще сверкала роса. Он подождал, когда капот накрыла тень, и тронулся, догоняя ее. Не догнал и улыбнулся.
Еще не было восьми часов, но на площадках перед мойкой и воротами уже стояло десятка полтора машин, а возле входа в диспетчерскую ждала очередь. На третьем этаже было сумеречно, тихо, пахло холодной сыростью нежилого помещения. В приемной секретарша Вера причесывалась.
— Доброе утро, — поздоровался Никифоров. — Журков пришел?
— Не знаю, я сама только пришла. Доброе утро. — Она опустила расческу на колени и, наверное, ждала, когда директор пройдет к себе.
— Позови Журкова и Иванченко, — велел Никифоров.
Они вошли скоро, он стоял у раскрытого окна и смотрел на низкие ветлы, растущие вдоль речки.
— Садитесь, мужики, — сказал Никифоров, не здороваясь, словно и не расставался с ними.
— Напрасно вчера ко мне не зашли, Александр Константинович, — пожалел Иванченко.
— Значит, о Губочеве. — Никифоров сел на свое место, перевернул листок календаря и написал две строчки. — Я пишу: Губочев, холодильники. Журков, объявишь Губочеву наше решение.
— Фу-ты! — вырвалось у Журкова.
— А ты, Иван Иванович, чтоб сегодня привез мастера. Холодильники сегодня должны работать.