-- Анжело, не употребляй таких слов!.. Ведь я же просила тебя!
Его лицо сделалось свекольно-красным. Ферман не выдержал:
-- Пусть, Роза. На этот раз... Я бы и не так выражался, если бы Белла принадлежала мне. Ругань еще никогда никому не приносила вреда.
-- Воскресное утро,-- Захныкала Роза.-- Всего час, как закончилась месса... Ладно, Анжело, я не сержусь. Но не говори так. Ведь ты же не хочешь быть похожим на этих мальчишек-хулиганов с улицы!
-- Не такие уж они и хулиганы, мама.-- Билли Келл напускает на себя такой вид, но это ничего не значит.
-- Хулиганские слова делают хулиганским мышление,-- сказал Ферман, и эта мысль, похоже, не возмутила Анжело.
Вскоре я откланялся. Анжело вызвался проводить меня. Едва мы подошли к лестнице, он вдруг спросил:
-- Кто вы, мистер Майлз?
Это было в его стиле -- закончить разговор пренеприятнейшим вопросом. Я не имею в виду, будто меня обеспокоило мое марсианское происхождение -- нет, конечно. Мне не понравилось то, что придется уклоняться от правдивого ответа.
-- Ничем не примечательный экс-учитель, как я уже говорил твоей матери. А в чем дело, дружок?
-- Ну-у, ваша манера истолковывания некоторых вещей... э-э...
-- Не такая, как у большинства людей?
Он пожал плечами, и от этого телодвижения за версту несло тщательной продуманностью -- так оно было изящно.
-- Я не знаю... Я встретил в парке одного старика, около месяца назад. Возможно, и он... Он обещал дать мне на время несколько книг, но больше я его не видел.
-- Что за книги, не вспомнишь?
-- Некто по имени Гегель. И Маркс. Я пытался взять Маркса в публичной библиотеке, но они выдать отказались.
-- Сказали, что дети не читают Маркса?
Он быстро взглянул на меня, и во взгляде этом явно присутствовала некоторая доля недоверчивости.
-- Я мог бы взять их для тебя. Если хочешь.
-- Возьмете?
-- Разумеется! И эти, и другие.. Никогда не разберешься, что такое хорошо, а что такое плохо, пока не доберешься до первоисточника. Но пойми, Анжело,-- ты пугаешь людей. И тебе известно почему, не так ли?
Он покраснел и, как всякий маленький мальчик, шаркнул носком ботинка по полу.
-- Я не знаю, мистер Майлз.
-- Люди думают строго определенным образом, Анжело. Они представляют себе двенадцатилетнего мальчика таким и никаким другим. Когда появляется ребенок, мысли которого не соответствуют его возрасту, у людей возникает ощущение, будто покачнулась земля. Это их пугает.-- Я положил ему руку на плечо, желая донести до него то, что не выразишь словами.
Он не отстранился.
-- Меня, Анжело, это не пугает.
-- Нет?
Я попытался скопировать его изящное пожатие плечами:
-- В конце концов Норберт Винер<$FВинер Норберт (1894--1964) -американский ученый, сформулировавший основные положения кибернетики.> поступил в университет будучи одиннадцатилетним.
-- Да, и у него тоже были сложности. Я читал его книгу.
-- Тогда тебе известно многое из того, что я пытаюсь объяснить. Ну, а как насчет других книг? Что ты любишь читать?
Он забыл об осторожности и воскликнул:
-- Все! Все что угодно!
-- Роджер!<$FRoger! -- Вас понял! (на жаргоне радистов).>
Я стиснул его плечо, опустил руку и отправился наверх. Не уверен, но мне показалось, будто он прошептал мне вслед:
-- Спасибо! Глава IV
В полдень я сидел у себя в комнате, обдумывая свои действия и тщетно стараясь предугадать, какими будут следующие шаги Намира. Заглянул Ферман, разодетый и несерьезный. Заявил, что у него свидание с женой. В его возрасте, думаю, и в самом деле не стоит придавать особое значение воскресным визитам на кладбище. Он брал с собой Анжело и пригласил присоединиться к ним.
Его "развалюхой" оказалась модель 58-го года. Едва мы потарахтели по Калюмет-стрит, Анжело показал мне модели 62-го и 63-го. Их линии восхитили меня. Мои спутники вовсю болтали о машинах, и я оказался единственным, кто заметил этот серый двухместный автомобиль. Он все время держался позади нас. А когда мы покинули городские улицы, последовал за нами и на хайвэй<$FХайвэй -- скоростное загородное шоссе.>.
-- Кладбище не в Латимере?
-- Нет. Родственники Сузан были родом из Байфилда. Она пожелала, чтобы ее похоронили именно там. Около десяти миль. Она была Сузан Грейнгер. Говорят, Грейнгеры жили в Байфилде с 1650 года... А мой папа приплыл третьим классом.
-- Как и мой дедушка,-- сказал Анжело.-- Кому это теперь интересно?
Ферман посмотрел на меня, прищурился и улыбнулся. Я сказал:
-- Мир один, Анжело?
-- Конечно. А разве нет?
-- Мир один, а цивилизаций много.
Он выглядел взволнованным.
-- Ну что ж,-- сказал Джейкоб Ферман,-- я из тех, кому нравится идея насчет единого мирового правительства.
-- А я боюсь этого,-- заметил я, наблюдая за Анжело.-- Сделаться монолитными так же легко, как для индивидуалистов убить индивидуализм, не познав его. Почему бы не существовать семи или восьми федерациям -- по числу основных цивилизаций?.. Федерациям, соблюдающим общемировой закон, признающий с их стороны право быть различными и неагрессивными?
-- Думаете, мы когда-нибудь сможем получить подобный закон? -- с сомнением произнес Ферман.-- А каковы в этом случае гарантии против войны, Майлз?
-- Гарантия только в моральной зрелости людей, и никаких других!.. Разумно организовнные политические структуры могли бы оказать значительную помощь, но риск войны не исчезнет до тех пор, пока люди не перестанут считать, что можно оправдывать ненависть к чужакам и присвоение силой. Главное -- человеческое сердца и умы, а все остальное -- механика.
-- Ого, да вы -- пессимист!
-- Вовсе нет, Ферман. Однако я напуган всеобщим стремлением видеть все исключительно так, как хочется тебе самому. В политике именно такое стремление дает волкам разрешение на вой.
-- Хм-м... -- Старик стиснул костлявое колено Анжело.-- Как ты думаешь, Анжело, мы с Майлзом уже достаточно стары, чтобы не ломать голову над такими вещами?
Анжело отверг бы подобный сарказм со стороны кого угодно. Но не стороны дяди Джейкоба. Он хихикнул и нанес кулаком по плечу Фермана воображаемый удар. Так мы дурачились до самого Байфилда. Серый двухместный автомобиль продолжал плестись позади, и я перестал обращать на него внимание. Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться. Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища, серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся, явно не желая, чтобы его увидели.
Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал, расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца, там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад, когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
-- Представляете, все, что у них было,-- это песчаник или как его там...
-- Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
-- Конечно! -- он рассмеялся.-- Ну что такое эти несколько столетий?
Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину, которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу старческих суставов.