Последний день.
Завтра этого больше не будет. И никогда уже больше не будет.
И она разрыдалась в голос.
— Ясно. — Феликс поднялся, отбросив салфетку. — Ну коль уж макияж испорчен, надо испортить его окончательно, чтобы Леночке мало не показалось.
Он поднял рыдающую Радмилу и, прижавшись в ней, принялся целовать, вбирая ее боль и отчаяние. Мир снова замкнулся и заискрил оголенными проводами. Под сумасшедшим напором рыдания сменились тихими счастливыми всхлипами. Она сама уже потянулась к Ипатову. Он был ей так нужен! Целоваться она не умела, но жаждала научиться.
И очень старалась.
Демонстративное покашливание прервало эдемскую идиллию. В двух шагах от страстного места стоял Виталий Викторович и со снисходительной усмешкой прожженного Казановы взирал на пламенные лобызания желторотой молодежи. Радмила проворно отпрянула от Феликса, ощущая привкус чего-то пряного на припухших губах.
— Пардон, — проговорил директор сладко-сладко — настолько, что это слово должно было прилипнуть к его пропитанному райским медом ехидному языку. — Как вижу, работа в самом разгаре, так что я на секундочку. Радмилочка. — Он огненным взором глянул на Радмилу. — Сегодня последний день съемок. Вы честно отработали контракт. А это требует награды. После того как закончите, зайдите ко мне, пожалуйста. Кой-какие бумажки требуют вашей подписи.
— Хорошо, — выдавила из себя Радмила, и сразу же после голос у нее надломился.
Директор так же неслышно ретировался, как и возник. Радмила не знала, стоит ли глядеть в глаза Феликсу. Но тот уже на нее не смотрел, занятый своим драгоценным фотоаппаратом.
— Сходи к Лене, поправь макияж и возвращайся, — просто сказал он, когда она сделала шаг к нему.
Она так и поступила.
Виталий Викторович встретил ее бутылкой шампанского, при виде которой Радмиле стало дурно. Коньяк, выпитый накануне, еще давал о себе знать тошнотворными спазмами.
— Я не буду пить, — с особенным чувством, отдающимся глубоко в желудке, воскликнула она и заметно передернулась.
— Почему? — искренне изумился Виталий Викторович, разводя руки, в которых держал два фужера.
— Мне нехорошо от шампанского, — произнесла она со страдальческой мольбой.
Виталий Викторович задумался: то ли над тем, стоит обижаться в связи с отказом, то ли вспоминая, как та, «которой бывает нехорошо от шампанского», на его глазах влила в себя четыре бокала этого веселящего душу нектара. У Виталия Викторовича ничего не изглаживалось из памяти.
Радмила в это время тихо озиралась по сторонам, жадно запоминая каждую детальку черно-красного кабинета, о котором будет вспоминать. Часто-часто.
— Ай-ай, — наконец, покачал головой директор и поставил фужеры обратно на стол. — Что за печальное открытие! Ей-богу, чудеса. Прожил 45 годков и до сего момента не подозревал, что существуют девушки, которым бывает нехорошо с шампанского. Обычно с него девушкам бывает как раз очень хорошо. Некоторым — даже слишком.
— Я как раз из последних, только у меня это ваше «слишком хорошо» называется «нехорошо». — Радмила задержала тоскливый взгляд на директоре. Его она тоже не забудет.
Никогда.
Ипатов-старший посмотрел на нее, как на мутанта.
— Воля ваша. Однако глоточек, хотя бы один, требуется. Любое дело требует последнего штриха.
— Последний штрих — это деньги.
— Удивительное здравомыслие! — восхитился Виталий Викторович младенческому цинизму. — Вам тем более надо выпить, потому что нежданно-негаданно свалившиеся деньги надо пропивать. Иначе впрок они вам не пойдут.
— Мне шампанское впрок не пойдет.
— Впрок шампанским и не напьешься, Радмилочка.
— И не буду.
Круг замкнулся.
Она села в кресло. Все кончается. Вот-вот закончится. Но плакать не хотелось. Внутри было пусто и безмолвно. Как прежде. Она смирилась.
— Хоть вы и не пьете со мной, Радмила, напоследок мне все же хотелось бы побыть добрым волшебником, — Виталий Викторович отсалютовал бокалом, — и сделать для вас нечто волшебное…
— Не верь ему, — от дверей раздался голос Феликса. — Он не добрый волшебник, он злой гендиректор.
— Это одно и то же, — меланхолично отозвалась Радмила, вздрогнув от его близкого голоса.
— С чего бы это вдруг? — Феликс прошел в кабинет.
— Оба творят нечто невообразимое.
Виталий Викторович расхохотался. Он подступил к Радмиле и громко чмокнул ее в щеку. Очень крепко, но по-дружески. Накануне он ее целовал совсем иначе. Однако она уже не помнила, как именно.