Платье!
— О! — только и могла выдохнуть Радмила.
В эту секунду ожил мобильный телефон. Пришла коротенькая SMS-ка.
От него.
Феликса.
«Надень его».
Радмила почувствовала, как пол качается у нее под ногами. Все это слишком напоминало сказочное приключение. А она никак не тянула на героиню. Особенно сказочную.
— …Смертельный номер: пипа суринамская в новой шкурке!
Радмила задумчиво осмотрела себя в зеркало. Платье сидело как влитое. У Феликса отличный глазомер. И вкус. Платье для принцессы, романтичное, невесомое, шелково-кружевное. Все, что требовалось скрыть, оно скрывало, все, что нужно было продемонстрировать, — открывало.
Тонкий шелк ласкал кожу, вился у ног прохладными волнами. А его цвет… Точная копия ее глаз. Они становились звездами.
— Феликс, Феликс, — пробормотала Радмила, не зная, то ли реветь, то ли смеяться. — Нашел бы ты лучше принцессу. Рядить жаб — занятие неблагодарное. Хотя я все же проквакаю тебе спасибо.
Полчаса до презентации. Феликса нет. Она сидит на софе в этом умопомрачительном платье, с уложенными волосами, с худо-бедно достойным макияжем, новые золотистые босоножки, купленные четыре часа назад, безбожно натирают, зато идеально вписываются в ансамбль. Она готова… готова…
…готова сбежать.
В параллельный мир.
Она уже совсем готова, но тут в двери повернулся ключ.
Фе-е-еликс!!!
Она с места не сдвинулась, когда он отпирал дверь. Сидела статуей и смотрела в окно. Феликс, одетый в пепельно-серый безупречный костюм, в жемчужно-стальном галстуке, ценой в целый остров, с фотоаппаратом через плечо, не задерживаясь, прошел в комнату. Вошел и замер.
Она так и не взглянула в его сторону.
— И не поворачивайся. Замри! — Он привычным жестом скинул фотоаппарат с плеча.
Вспышка. Вторая. Третья.
— А теперь отомри.
Секунда, и она уже в его руках, прижатая к дорогой ткани серого костюма. Его руки скользят по ее оголенной спине, дразня плоть.
— В этом платье твои глаза становятся грозным оружием. Единственный взгляд — и все. Конец. Я, кстати, труп.
Он подтолкнул ее к зеркалу. Неуловимым движением извлек из своего кармана тоненькую золотую цепочку, и крохотный замочек сомкнулся у Радмилы на затылке.
— Боже, — вырвалось у нее, когда она увидела камень.
— Это аквамарин. Точная копия твоих глаз. Теперь ты видишь, что твои глаза — драгоценные камни.
Невидимая рука схватила ее за горло, и доступ воздуха прекратился.
— Зачем? — просипела она, не отрывая глаз от камня.
— Затем.
— А подробнее?
— Затем. Затем. Затем.
— Убедил.
«Сказка продолжается. Лягушонка в коробчонке марки „Мерседес“ прибыла на пир (читай — презентацию). — Радмила бросила взгляд на свои оголенные руки. — Интересно, а как я буду в рукава кости бросать и вино наливать? Рукавов-то у меня нет».
Она тихонько рассмеялась. Феликс покосился на ее смеющийся рот, и губы у него дрогнули. Он слегка сжал руку. А после смазал ее помаду. Поцелуем.
— Никакой совести, — пробормотала Радмила, заново подкрашиваясь.
— Никакой, — согласился Феликс.
Двери ресторана, в котором должна была состояться презентация, были распахнуты.
— Папочка уже тут. — Феликс заметил припаркованный отцовский вишневый «Мерседес». — Он никогда не опаздывает.
И Ипатов-старший был первым, кто им встретился, едва они переступили порог и вручили приглашения мрачному типу на входе, которого можно было легко перепутать со шкафом.
Виталий Викторович будто ждал их. Правда, не один. Рука его покоилась на неправдоподобно осиной талии незнакомой рыжеволосой нимфы, затянутой в сапфировый атлас, с распущенными волосами и распутными кобальтовыми глазами. От вида этой нимфы захватывало дух.
Радмила дернулась и окаменела, не решаясь поверить в столь фантастическую красоту женщины. Таким место лишь в японских мультфильмах. Они не имеют права находиться в реальной жизни, так как ее искажают.
— Радмилочка, — Виталий Викторович блеснул улыбкой и немедленно с чувством приложился к ее задрожавшей руке. — Я же говорил, что мы с вами еще встретимся. Очень рад этой встрече.
— Я тоже, — промямлила она, таращась на черную фрачную бабочку на белоснежной рубашке Ипатова-старшего.
Кобальтовые глаза рыжей были устремлены на Феликса. Ипатов-младший тоже глаз не отводил. Воздух уплотнился и грозил стать углекислотой.
Виталий Викторович продолжал говорить, делая вид, что не замечает смертельной опасности удушья.