— Сегодняшний вечер, Радмилочка, это вечер ваших глаз. Вы ничего не заметили?
Она, кроме распутной рыжей стервы, ничего не замечала.
— Смотрите. — Ипатов-старший повел рукой.
Радмила проследила за ней и ахнула. Обитые золотистыми китайскими гобеленами стены ресторана были украшены рекламными плакатами. И на каждом — ее глаза. Они смотрели со всех сторон. Прекрасные, чарующие и как будто не имеющие к Радмиле Тумановой никакого отношения.
Радмила покачала головой:
— Мир смотрит в твои глаза. А я смотрю в свои собственные.
— Этим не каждый может похвастаться, — усмехнулся Виталий Викторович.
Его распутная спутница и Феликс уже разговаривали. Кажется, рыжая давно знала Феликса и активно интересовалась его планами как фотографа. Феликс ей улыбался.
— Хотите выпить, Радмилочка? — Ипатов-старший взял Радмилу за руку, и она мгновенно попала в поле его чудодейственного магнетизма. — Не шампанского, разумеется.
Виталий Викторович заговорщицки подмигнул. Нет, Ипатову-старшему нельзя было противостоять. Ему можно только подчиняться. Радмила покосилась на Феликса. Нимфа его уже почти касалась.
— Хочу, — яростно кивнула она. В висках некто начал бодро выстукивать дробь.
— Тогда пойдемте к бару. Я вас угощу мартини.
Ипатов-старший, полуобняв, повлек ее в глубь ресторана. Феликс не смотрел в их сторону, продолжая улыбаться рыжей.
Народу собралось прилично. Толпа. Цветная, шумящая, веселая и незнакомая. Радмила никогда не бывала на подобных сборищах. Она ощутила себя речным камешком-голышом, по недоразумению попавшим в россыпь драгоценностей. Было неуютно и холодно. Тело взмокло, а руки леденели.
По дороге они столкнулись с Леночкой, директором имидж-студии. Радмила ей искренне обрадовалась. Женщина-кошка сегодня изображала из себя белую и пушистую. Она была с ног до головы обернута в белый бархат и лебяжий пух. Рядом с ней находился высоченный спутник — негр в черном смокинге. Радмила подозревала, что Леночка воспользовалась им исключительно для контраста. Леночка знала в них толк.
У нее в руке очутился квадратный стакан. Радмила пригубила и улыбнулась Виталию Викторовичу, тот внимательно изучал камень на ее груди, примостившийся в мягкой ложбинке. От его взгляда сердце расслабилось.
— Обожаю голубые камешки, — проговорил Ипатов-старший и коснулся пальцем аквамарина.
Радмила не шелохнулась. Ей стало любопытно.
— Он не голубой. Это аквамарин. И цвет у него — морской волны.
— Гм, возможно.
Глаза у Виталия Викторовича вспыхнули, как у вампира, почуявшего кровь. Радмиле стало еще любопытнее.
— Как зовут вашу спутницу? — невзначай поинтересовалась она, искоса наблюдая, как рыжая погладила руку Ипатова-младшего-подлеца.
— Медея, — мурлыкнул Виталий Викторович, коснувшись ее бедром.
— Боже мой. Это псевдоним?
— Может статься. Никто не знает ее настоящего имени. Она — фотомодель.
Последняя фраза, разумеется, все объясняла.
Радмила глянула на Виталия Викторовича. Лучше бы она не смотрела! Он слишком хорош, чтобы на него безнаказанно смотреть.
— А вам известно, что в одном греческом мифе говорилась, что Медея убила собственных детей, чтобы досадить Ясону?
Виталий Викторович секунду внимательно смотрел на грациозно льнувшую к сыну Медею.
— Эта — тоже может, — согласился он. — Медеи они все такие. А вот вы, Радмилочка, другая.
— Да что вы! И какая же я? — Радмила изогнула губы.
Ипатов-старший уставился на них.
— Просто другая. Разрешите вас поцеловать?
Радмила посмотрела на Феликса. Тот не искал ее глазами.
— Разрешаю.
Виталий Викторович склонился и с чувством приложился к ее оголенному плечу. Радмила изумилась. Она ждала жаркого поцелуя в губы. И разочаровалась.
— Вы промахнулись?
— Намеренно.
— Вторая попытка будет?
— Несомненно.
И он поцеловал в другое плечо. Для симметрии. Радмила вздохнула. Виталий Викторович тоже.
— Женские плечики сделаны из сахара. Они такие сладкие.
— Да вы гурман, Виталий Викторович.
— О да.
Тут неожиданно объявились Феликс с Медеей. Медея змеей скользнула к Виталию Викторовичу, и тот с готовностью сжал ее гибкую талию. Медея склонила головку ему на плечо. Радмила жалела, что у нее нет с собой зажигалки, чтобы подпалить развратнице платье. В ней вдруг проснулся воинствующий пуританский дух, которому требовались кровавые жертвы.
Феликс взял ее за руку.
— Извини, задержался, — шепнул он, и теплое дыхание всколыхнуло мягкие волоски, вившиеся у виска.