Всё это проходило передо мной как в кино с сюжетом из прошлого века. Перед вагонами пробегали женщины с корзинами и ведрами, предлагая пирожки, вареную картошку с жареной рыбой и яблоки. У невысокой ограды сидели старушки с семечками и цветами.
Сосед потянул меня к цветочницам и показав на стоящие в ведрах растения, спросил, какие мне нравятся. Я пожала плечами:
— Свежие.
— Да только что сорванные, девушка! — закричали они наперебой, учуяв явного покупателя.
Сосед купил букет крупных ромашек и протянул их мне, заплатив женщине столько, что та открыла было рот, но потом, вдруг опомнившись, заулыбалась:
— Счастья вашей дочери, товарищ, и хорошего мужа! — прокричала она.
Я засмеялась, а он нахмурился, но тут же засмеялся вместе со мной:
— Ну, вот, теперь вы моя дочь, оказывается!
Я пожала плечами:
— А может быть и мой муж! — сказала весело и уткнулась в букет, вдруг запылавшим лицом.
Он ничего не сказал, только слегка вздрогнул и ещё крепче сжал мой локоть. Неосознанно, скорее всего, но тут же отпустил, как испугался.
— А не пройти ли нам в буфет? — Наклонил он ко мне голову.
— Пойдем, — просто сказала я.
Мы зашли на территорию строения и я была поражена скудостью его обстановки и соответствующим запахом. Пахло пОтом и еще чем-то кислым — то ли от нестиранных вещей, то ли от немытых тел. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет, порядком облупившиеся. В зале стояли жесткие деревянные кресла с откидывающимися сидениями, скрепленные между собой в каждом ряду. У окон касс стояли очереди и слышались громкие разговоры на темы, касающиеся поездов, отправлений и стоимости билетов. И над всем этим бедламом время от времени слышался равнодушный женский голос:
— Товарищи пассажиры! Скорый поезд…
— Нам надо поторопиться. — потянул меня сосед в сторону оживленного входа в помещение, откуда пахло жареными пирожками и разливным пивом. Мы прошли в буфет, и тут я остановилась, как вкопанная. Всё было как в кино: толстая буфетчица в белом замызганным фартуке и наколке на завивке, толпа подвыпивших мужиков, высокие столы без стульев и витрина с пирожками, застарелым сыром и системой разливного напитка. Около нее толпился мужичок, оскаливший в улыбке золотой зуб «фиксу» и торопил её, пока она делала подсос, качая из бочки.
— Хватит, милая. Пора и наливать. Видишь, горю весь.
— Ничего, — косилась она, хмуро глядя на клиента, — не горишь еще пока, только тлеешь.
Он оценил её сварливый юмор и цыкнул через зубы.
— Не плюй! — строго сказала она. — А то выгоню. Ты меня знаешь.
— Знаю, дорогая моя, что ты добрый и сердечный человек, — продолжил тот, подтягивая штаны. — Поэтому к тебе всей душой.
Тетка наполнила ему большую кружку, сбив пену и долив до верха, сунула в дрожащие руки и обратила свой взор на нас. Увидев, кто перед ней, тут же расплылась в улыбке:
— Чем могу порадовать вас, товарищи! Есть вино молдавское, грузинское, коньяк армянский. Конфеты, шоколад московской фабрики имени Бабаева.
— Нам коньяк армянский пять звездочек и коробку конфет, — протянул сосед буфетчице сотенную купюру.
— У меня не будет сдачи! — засуетилась вдруг тетка. — Может мельче найдется?
— А сколько надо? — спросила я, открывая сумочку.
— Закройте! — схватил он мои пальцы. — Найдите! — Приказал он, строго глядя тетке в глаза.
Она тихо ахнула и засуетилась, забегала, открывая то ящики под прилавком, то сумку, видимо свою. А потом полезла в свой большой карман на захватанном грязноватом фартуке. Тут я услышала объявление, что наш поезд скоро отправляется, и схватила соседа за локоть.
— Мы успеем, — тихо сказал он, наклонив ко мне голову. — Не волнуйтесь.