Немедийский дуайен повернулся к своему молчаливому спутнику.
– Прошу, Ваше Высочество!
Словно молния сверкнула в голове Троцеро. Митра! Это же принц Тараск! Собственной персоной! Да, немедиец, воистину, достоин восхищения. Это лучший спектакль, который ему доводилось лицезреть за всю свою жизнь!
Возбужденный гул голосов заглушил дальнейшие слова Амальрика. Видно было, что аквилонские нобили ошеломлены. Еще бы – два знатных немедийских воителя предлагают им свои мечи, свои армии и свои земли! И почти подносят на бархатной подушке ключи от Бельверуса! Есть от чего прийти в смятение даже самым рассудительным умам!
Троцеро понимал, что многие из них не так глупы, как хотят казаться, и знают настоящую цену всем тем уверениям, будто бы Тора только и грезит об Аквилонии. Кому там грезить? Крестьянам? Им все равно кому платить подати. Что Вилер, что Нимед – им все едино! Но заговорщикам было выгодно поверить этой сказке. Еще бы! Им любезно предоставляют возможность перегрызть глотку северному медведю – Немедии. Эх, если бы сбросить пару десятков зим, глядишь, он бы и сам не отказался помахать мечом… Но эта война не имеет ничего общего с низвержением Вилера. Почему об этом никто не говорит ни слова?
Тараск раскланивался, словно канатный плясун после выступления. Было видно, что этот коротышка падок на лесть. Между тем ропот одобрения показал, что слова Амальрика пришлись всем по душе. Похоже, до сих пор вся эта затея с заговором не представлялась собравшимся чем-то реальным, они сами мало верили в успех предприятия, но несколько слов изменили все. Победа, вожделенная, недосягаемая прежде, была прямо перед ними, – протяни руку и возьми! Золото, земля, власть, – все подарил им немедиец несколькими словами. И пьянящее ликование от грядущих побед, безрассудное и слепое, охватило их. Молодые звенели мечами, хлопали друг друга по плечу, старшие сдержанно улыбались… Но слова «война» и «победа» были у всех на устах.
Именно этот миг выбрал граф, чтобы переменить позу, ибо последние несколько минут лишь чудовищным напряжением воли ему удавалось хранить неподвижность. Пальцы соскальзывали с камней, точно намасленные; ноги ныли от напряжения, и острая боль пронзала их мириадами острых игл. Даже дышать становилось тяжело, и мутилось в глазах… он едва не терял сознания от нечеловеческих усилий, которые ему приходилось прилагать, чтобы удержаться на месте.
Но теперь, сказал он себе, можно рискнуть. Они все настолько обезумели, что не видят и не слышат ничего вокруг. Должно быть, даже если кладка сейчас обвалится под ним, они и то не обратят внимания. Бряцание мечей и боевые трубы заглушили все мирские звуки, – ему и самому знакомо было такое состояние, и он был уверен, что еще какое-то время каждый из них будет глух ко всему, что не кричит о победе и грядущих битвах… Пора!
Подтянувшись на руках, граф навалился на край кладки. Это был самый опасный момент, – голова его отчетливо показалась над стеной, – но он не мог иначе; необходимо было хоть на миг дать отдых пальцам. Затем он осторожно начал сползать чуть левее, туда, где уже присмотрел удобную ложбинку, откуда вполне может увидеть все, что последует…
Ба-бах!
Это с чудовищным, оглушительным грохотом обвалился расшатавшийся камень, на который опирался граф. Град мелких камешков нескончаемым потоком посыпался следом. Оглушенный, Троцеро на мгновение был обездвижен. Это было настолько неожиданно… Он не мог сообразить, что делать. И вместо того, чтобы немедленно спрыгнуть вниз и пуститься наутек, замер, распластавшись на камнях, точно пытаясь слиться с ними, в жалкой попытке восстановить равновесие.
В первый момент никто не понял, что произошло – он верно оценил состояние заговорщиков. Они лишь застыли, как и он сам, в испуганном недоумении, тревожно озираясь по сторонам, пытаясь установить источник угрозы. И лишь один человек среди всеобщего замешательства сохранил присутствие духа.
– За нами следят! Сюда! Держите его! – раздался громовой голос немедийца. В то же самое мгновение он сделал странное движение, словно махнул кому-то рукой, – и тонкий, пронзительный свист разорвал тишину. Троцеро не сдержал крика. Что-то острое, точно клык ночного хищника, вонзилось ему в плечо. Он судорожно схватился за рану. Пальцы его нащупали нечто, похожее на морскую звезду, которые в изобилии водятся в теплых водах. Он резко выдернул из плеча странный предмет. Митра! Хоть бы эта штука не была отравлена…
И, потеряв равновесие, грузно рухнул на камни.
Превозмогая боль, он ринулся прочь. Ноги сами понесли его вперед, к Вратам Грешников, где слышалось тревожное ржание лошадей. Из разрушенного храма доносились крики, возбужденные возгласы, звон мечей, но Троцеро не мог позволить этому бессмысленному шуму отвлечь себя. Если повезет, бунтовщики потеряют достаточно времени, пока поймут, что произошло, ибо никто, кроме проклятого немедийца, не заметил его. Пока они прокричатся, пока решат, что делать – уйдут драгоценные мгновения. За это время он должен успеть…
Коновязь была уже перед ним. Троцеро завернул за угол храма – южный рог Полумесяца Асуры – и встревоженный паж выбежал ему навстречу, едва не падая под ноги. Мальчишка, перепуганный, должно быть, слышал, что в руинах святилища поднялась тревога, но в замешательстве не знал, как остановить противника. Пуантенец с силой оттолкнул его в сторону, не обнажая клинка, и паренек, тоненько взвизгнув, отлетел к стене. Но в тот же миг раздался его истошный вопль:
– Сюда! Сюда! На помощь!
Помянув Нергала, беглец извлек меч из ножен. Лошади были совсем рядом, храпящие, беспокойно перебирающие ногами, но навстречу уже неслись двое с факелами. Бросаясь на них, граф успел лишь с облегчением подумать, что это, хвала Митре, еще только стражники или пажи, оставленные сторожить лошадей, а значит, у него остается несколько бесценных мгновений, пока до коновязи не добрались от Врат Праведных сами заговорщики, ибо против стольких бойцов у него не было ни единого шанса.
Отчаяние и острое сознание утекающего сквозь пальцы времени придало графу сил. Позабыв о боли в плече, куда вонзился пущенный недрогнувшей рукой немедийца снаряд, он взмахнул мечом, выписывая огромные восьмерки. Испуганные, враги его невольно попятились. В свете факелов клинки в их руках полыхнули алым. Граф, не давая им опомниться, перешел в наступление. Фехтовать с двумя соперниками было ему не привыкать, – однако пальцы, так долго цеплявшиеся за острую каменную кладку, нещадно саднило, и он с ужасом ощутил, как в ладони его, влажной от крови, рукоять оружия скользит. Не раздумывая, он перебросил меч в левую руку.
Удивленные неожиданным маневром, противники его замешкались, и Троцеро мгновенно воспользовался этим. Отбив неуверенный выпад первого, он резко метнулся вперед, целясь в факел, который второй стражник все еще зачем-то держал в левой руке. Острый рубящий удар снес пылающую головешку, – и она отлетела прямо в лицо противника. С истошным воплем тот отскочил назад и, бросив оружие, стал сбивать пламя, охватившее одежду.
Приятель его оступился в замешательстве, и граф не преминул воспользоваться этим. Не знающий промаха клинок его полоснул стражника по ребрам. Тот выронил меч, прижимая руку к набухающей кровью ране.
Опрометью, не замечая ничего вокруг себя, Троцеро бросился к коновязи. Совсем близко уже слышался топот десятков ног и лязг мечей, – это мятежники наконец бросились в погоню. Они бежали к нему в темноте, так что не различить было отдельных фигур и лиц, – словно огромное стоглавое, тысяченогое чудовище гналось за графом, готовясь растерзать дерзкого пришельца, осмелившегося потревожить его покой! Троцеро перерубил поводья ближайшего скакуна и птицей взлетел в седло.
Скакун загарцевал под ним, встал на дыбы, пытаясь сбросить наглеца, – но в искусстве укрощения диких коней Троцеро не знал себе равных. И животное, ощутив его твердую руку, покорилось с протяжным ржанием. Южанин ударил его пятками в бока, с места пуская в галоп.
Они пронеслись между преследователями, давя и раскидывая их в стороны. Кто-то попытался схватиться за стремя, – но Троцеро полоснул по руке мечом, и человек с воем отлетел в сторону. Еще один попал под копыта, сбитый несущимся не разбирая дороги скакуном. С угрожающим видом Троцеро размахивал клинком, отражая все попытки встать у него на пути, – и даже не сразу заметил, как преследователи остались позади, и негодующие, полные отчаяния и злобы крики понеслись ему вслед, неразличимые за стуком копыт и ржанием лошади.