– Ах, если бы этот ветряк и в самом деле лечил от глупости, ему, воистину, нашлось бы немало работы в нашем королевстве…
Но Троцеро, казалось, не расслышал его реплики, и как ни в чем не бывало продолжил разговор, не сводя, однако, глаз с представления. Со стороны казалось, что оба всецело поглощены красочным зрелищем, и вероятным соглядатаям пришлось бы подкрасться достаточно близко, чтобы заметить, как шевелиться их губы:
– Что касается Амальрика, то я предполагал нечто подобное, – заметил граф вполголоса. – Не удивлюсь, однако, если ты умалчиваешь о том, что он еще говорил тебе, ибо знал твоего отца, который также отличался завидной скрытностью, а норовом и статью ты явно удался в него. – Он вдруг вздохнул тяжело, с видом человека, несущего на плечах своих огромную тяжесть. – Но я не враг тебе, Валерий, и посему не стоит прятать свои мысли. Боюсь, что за словами барона стоит нечто большее, чем пьяная болтовня. Ведь не зря в городе семь дней подряд видели беркута, что клекотал на шпиле тарантийской ратуши, а это предвещает большую смуту и раздоры в стране. Так что постарайся, мой друг, сколь возможно подробнее передать мне слова сына Тора. Быть может, мы еще сумеем искоренить зло, которое, как мнится мне, сеет этот немедийский волк, точащий клыки на доверчивых аквилонских агнцев.
Валерий внимательно посмотрел в глаза хозяина Пуантена и, не найдя в них ничего, кроме тревоги и напряженного внимания, постарался как можно точнее воспроизвести ему давешний разговор. Троцеро озабоченно погладил лезвие стилета через сафьяновые ножны на своем запястье.
– Не могу понять лишь одного, – протянул он. – Отчего вдруг такие разговоры ведет именно немедиец? Я бы понял еще, если бы то был ты, принц, или твой брат, но Амальрик – что ему за корысть?
– Потому мне и кажется, что страхи ваши беспочвенны, граф. Немедиец ничего не выиграет, если более воинственный государь воссядет на трон Аквилонии, ибо Немедия будет первой, куда устремятся его взоры. – Валерий утомленно вздохнул, не чувствуя в себе сил разбираться в хитросплетениях аквилонской политики. – Так что оставьте тревоги, граф, и не терзайте себя понапрасну. Это ночь так действует на вас. Ночные страхи и усталость…
– Сомневаюсь, – натянуто отозвался Троцеро, обескураженный тем, что опасения его не встретили должного отклика у младшего друга. – И боюсь, придет час, когда ты вспомнишь наш разговор, Валерий, и пожалеешь, что не поверил мне…
Принц не ответил, но внезапно дрожь пробрала его, несмотря на теплый осенний вечер, и, подобрав сброшенный перед пляской шерстяной плащ, окрашенный мареной, он резким жестом накинул его на плечи.
Внезапно крупные капли холодного дождя забарабанили по каменной кладке двора, вмиг спугнув жаркие хороводы крестьян и вельмож, спутав музыку и заставив завизжать и рассмеяться пестрый выводок благородных аквилонских дам, веселившихся наряду со всеми.
Валерий закутался поплотнее и поднял голову вверх, – холодные капли разбились о лоб, забрызгав глаза, и потекли по щекам.
– Гроза… – произнес он медленно, думая о другом. И обернулся к посуровевшему графу: – Полагаю, стоит вернуться в замок, иначе мы вымокнем насквозь.
– Да, гроза приближается, – подтвердил Троцеро, также погруженный в свои мысли. – И горе тому, кого она застигнет врасплох…
ОБРАЗ КРОВИ
Неспешно, зорко глядя по сторонам, небольшой отряд наемников спустился с холма и, миновав наполовину сжатые поля, подъехал к деревне. Конан, нахмурившись, покосился на вывороченный с корнем частокол. Какая же сила, подумалось ему с невольным уважением, способна так расправиться с толстенными стволами деревьев в человеческий рост вышиной и толщиной в пол-обхвата. Заостренные сверху, на полроста вкопанные в землю, бревна частокола должны были служить надежной защитой укрывшимся за ним крестьянам от любой напасти, однако нападавшим, кто бы они ни были, удалось невероятное. Всюду, куда ни глянь, валялись выдернутые из земли колья, иные разбитые в щепы, иные переломленные пополам. Конан знал, что, даже несмотря на всю его необычайную физическую мощь, он едва ли сумел бы сделать что-либо подобное.
Жестом приказав своим спутникам удвоить осторожность, он тронул пятками коня, направляя его на главную улицу селения.
Нервы киммерийца были напряжены до предела. Всюду, за каждым углом, в каждом шорохе чудилась неведомая опасность. Однако пока вокруг царила тишина. Насколько он мог судить, в деревне не осталось ни души. Пустующие дома вдоль широкой дороги зияли раскрытыми ставнями и провалами дверей. Большая часть строений была нетронута, лишь где-то на задворках валил клубами густой черный дым, который и привлек внимание наемников, – должно быть, там занялся пожар.
Опытным, ко всему привычным взглядом киммериец мгновенно отметил две странности: куда ни кинь взгляд, окрест не было видно ни единого трупа, и лишь кое-где почерневшая, прибитая к земле пыль указывала, где пролилась кровь обреченных защитников деревни. А кроме того, как ни старался, он не мог заметить следов грабежа. Между тем, если на селение был совершен налет – будь то грабители, ищущие легкой поживы, или местный нобиль, затаивший зло на крестьян, эти следы непременно бросались бы в глаза. Привычки и тех и других были ведомы Конану лучше, чем кому бы то ни было: мародеры или вольная дружина не ушли бы без добычи, сколь бы скудной та ни была в нищей деревеньке на окраине королевства. Здесь же – осторожно, предусмотрительно обнажив меч, он подъехал к одному из домов и заглянул в окно, – все казалось совершенно нетронутым. Точно хозяева, невесть зачем прихватив всех домочадцев, домашний скот и даже птицу, попросту покинули родные места, не утруждая себя никаким скарбом. В это почти можно было поверить – если бы не частокол. Но, вспоминая чудовищную силу, что переломала, точно лучинки, огромные бревна, киммериец не мог сдержать дрожи. Его не оставляла мысль, что разгадка – если им суждено узнать ее – окажется куда более мрачной и отвратительной, чем все, что рисовало ему воображение.
Четверо наемников неспешно трусили следом за ним, такие же настороженные, готовые в любую минуту дать отпор грозящей опасности, как и их предводитель. Ехали молча, – лишь Невус ровным, невыразительным шепотом сыпал проклятиями, поминая все черное воинство, от Нергала, до Сета и Эрлика. Конан хотел было велеть ему заткнуться, но раздумал. Пусть отводит душу, коли это ему поможет. Лишь бы в бою рука не дрогнула…
Барх, еще один седовласый ветеран, опытный, закаленный в битвах, много чего повидавший на своем веку, указал на черное пятно у дороги.
– Парень, которого тут ранили, не мог далеко уйти. Столько крови потерять – это верная смерть.
Конан согласно кивнул.
– Вот и я так думаю. Но куда же тогда он подевался? Куда все они подевались, Эрлик их побери?!
Невус, выехавший чуть вперед, пожал плечами. Этот, если и чувствовал что-то неладное, не желал обременять себя излишними заботами. Беспокоиться – дело атамана; его работа – исполнять приказы. Двое других также молчали, озадаченно и слегка испуганно. Барх сплюнул под ноги коню.
– Нечисто тут дело, капитан. Надо бы уходить. Нутром чую – неладно здесь.
Один из наемников помоложе, офирец по прозвищу Жук (настоящего имени его никто не знал), презрительно хохотнул:
– Тебе бы за мамкину юбку держаться, Барх, а не Мечом махать. Каждой тени боишься! – Однако голос его звучал не слишком уверенно, и он явно старался придать себе бодрости, поднимая на смех приятеля. —
Отдохнуть же хотели… А тут тебе пустая деревня – живи не хочу! Небось, пошарить если, так и пожрать отыщется. Однако он не сделал и шагу от остальных, чтобы исполнить свое намерение, и Конан, дабы пресечь дальнейшее бахвальство, рявкнул зло:
– По сторонам смотрите лучше – а то как бы навек не наотдыхаться со стрелой в глотке!
Наемники с тревогой покосились на капитана. Им редко доводилось видеть его таким встревоженным, и они уже приучились бояться его гнева, хоть и непродолжительного, но неукротимого.