Пожалуй, отчасти именно это его и раздосадовало. Ему доставило бы куда больше удовольствия иметь дело с разумным союзником, к которому он питал уважение, нежели с дерзким глупым щенком вроде Нумедидеса. Однако выбирать не приходилось – гончар ваяет кувшин из скользкой глины, и руки его не могут остаться чистыми. Амальрик вынул флягу, глотнул воды и подумал, что узнал вчера совсем не мало. По крайней мере, стало ясно, что Валерий не желает принимать деятельного участия в жизни двора, а следовательно, не сможет стать помехой планам немедийца.
Что же до Нумедидеса… Амальрик, поежившись, поплотнее завернулся в плащ, то ли от холода, то ли от внутренней дрожи. Дурные предчувствия одолевали его, и втуне он пытался откинуть их прочь, твердя себе, что повода для беспокойства нет, и его хитроумные планы обречены на успех, да поможет им сбыться Пресветлый Митра. Молодой принц – странно, что он так называл его про себя, сам будучи на каких-то три-четыре года старше, – был точно мягкий воск в умелых пальцах. Судя по тому, с какой жадностью этот жирный гусь заглотил наживку, он будет шагать по трупам, но возложит венец на свою пустую голову, особенно если ему помочь в этом… И все же…
Задумавшись, он не заметил, как выкатилась из-за угла, ему наперерез, скрипучая тележка зеленщика. Его кобыла, скакавшая бойкой рысью, не успела обогнуть неожиданное препятствие и, неловко застопорившись, боком налетела на деревянную повозку – всхрапнула от испуга и шарахнулась в сторону, чудом не сбросив седока. Тележка перевернулась, и чистые, сбрызнутые водой овощи покатились по пыльной, еще не метеной мостовой, под улюлюканье и свист местных растрепанных сорванцов, которые не теряя времени бросились подбирать нежданную добычу, судорожно запихивая себе за пазуху прозрачные гроздья длинного желтого винограда, бархатистые шары персиков и коричневые кругляши орехов. Лошадь Амальрика нервно перебирала ногами по мостовой, кроша фиолетовые баклажаны, давя бурые томаты, расшвыривая кружевные листья салата, превращая в зеленое месиво пучки петрушки и укропа.
– О, горе мне! – истошно завизжал кто-то под стременем кобылы ошеломленного барона, растерянно озирающегося по сторонам. Он поглядел вниз, он увидел тощего плешивого старика с длинным сизым носом, беснующегося у его ног, размахивая вязаным беретом и брызгая слюной, в котором нетрудно было узнать хозяина повозки.
– Грязный ублюдок, отродье Нергала! – Он пытался пнуть перепуганную лошадь, но не мог высоко поднять ногу, отчего его гневные жесты напоминали какой-то нелепый танец. – Разуй свои глаза, мерзкая тварь, прежде чем нестись, не разбирая дороги! Сын свиньи, зачавшей в куче навоза!
Старик воздел к небесам заскорузлые руки, призывая в свидетели всю улицу. Вокруг них собиралась толпа, которая начала угрожающе ворчать и выкрикивать непристойности в адрес вонючих лакеев, давящих честный люд. Амальрик, принявшийся было нащупывать в кармане куртки пару медяков, чтобы швырнуть их этому скандальному хрычу, недобро нахмурился. Ему отнюдь не улыбалось привлекать к себе внимание, однако если этот старый мерзавец докричится до стражи, его неминуемо опознают, затем пойдут кривотолки… и кого-то неминуемо заинтересует, куда направлялся немедийский посол в столь неурочный час, да еще и выряженный в платье простолюдина.
Тем временем несносный старик, приободренный кажущейся нерешительностью всадника, принялся разоряться пуще прежнего: ругательства одно другого хлеще посыпались на голову Амальрика с новой силой. Мальчишки принялись свистеть и топать ногами, радуясь предоставившейся возможности побузить. Вдалеке послышалось бряцание копей, – это приближалась утренняя стража.
Немедиец вскинул голову – медлить было нельзя.
– Прочь с дороги, пес! – рявкнул он во весь голос и поднял лошадь на дыбы. Толпа ахнула и отшатнулась.
Воинственный плешивец на мгновение опешил, не ожидав такого напора от столь невзрачно одетого и явно робкого противника, но тут же пришел в себя и попытался уцепиться за упряжь.
– Э-э нет, клянусь Митрой! Далеко не уйдешь! Ты сначала заплатишь мне за все! Сорок серебряных марок и не монетой меньше, клянусь Митрой!
– Так его, – вновь зароптала толпа. – Держи, папаша Севен, вон идут стражники – они живо собьют спесь с этого выскочки.
Севен дернул барона за полу плаща, и тот распахнулся, открыв лицо ездока. Амальрик попытался закрыться рукавом, но было поздно.
– Эге, да это непростая пташка! – раздался чей-то бас. – Давайте-ка ребята, стащим его с коня и посмотрим, чего это благородный вельможа нарядился в одежду поденщика! А может, он душегуб и скрывается от возмездия?
– Ничего, – вторил ему визгливый голос, принадлежащий краснощекой девахе, от которой за лигу разило свежей рыбой, а промасленный передник, сверкавший блестками приставших чешуек, красноречиво говорил о роде ее занятий. – Отдадим его в руки месьора Верина, он живо разберется, что к чему…
Зеленщик, стоявший ближе всех, вперил безумный взор своих вытаращенных глаз, силясь разглядеть черты лица Амальрика, а когда это ему наконец удалось, отшатнулся, сделав жест, отвращающий демонов.
– Люди добрые! Да он, похоже, немедиец, – охнул Севен, разглядев правильный нос барона и его полные губы. – Точно, немедиец, я навидался их брата, когда в молодости торговал в Нумалии. Что делает бельверуская собака в столице Аквилонии? Хватайте его, люди добрые, нам щедро заплатят, если мы сумеем задержать лазутчика!
Но барон Торский не стал дожидаться, когда толпа внемлет стенаниям старого мерзавца. Он вздыбил коня и направил его прямо на торговца. Тот, до последнего мгновения не веря в серьезность намерений Амальрика, и не подумал отойти с дороги. Лошадь налетела на него широкой грудью, сбивая с ног. Вредный старик не растерялся и, быстро вскочив, попытался уцепиться за повод. Немедиец вскинул руку, в которой была зажата его любимая плетка, из тонких кожаных ремешков, со свинцовыми грузиками на конце, и с силой хлестнул торговца.
– Прочь с дороги! – прорычал он, – Прочь с дороги, пока цел!
Старик взвизгнул и плюхнулся на брусчатку, словно куль с мукой. Толпа охнула и мгновенно затихла, оторопело воззрившись на всадника. На их тупых, заспанных лицах отразился страх – они поняли, что странный всадник отнюдь не так безобиден, как им казалось поначалу.
Амальрик не торопясь убрал плеть, порылся в кармане, достал горсть медяков, и с размаху швырнул их в гущу толпы, целясь в лица стоящих в первых рядах. Его черные рысьи глаза обвели притихших людей, словно он пытался запомнить каждого из них в лицо. Под тяжелым взглядом горожане невольно сжались, втянув голову в плечи. Старый торговец тихонько скулил, на серой рубахе его полосами проступила кровь. На щеке, куда хлестнул один из концов плети, вспухал, наливаясь багровыми каплями, уродливый рубец.
– Это вам на память, аквилонская чернь! – процедил барон, изо всех сил стараясь обуздать обуявший его гнев. – Запомните эту плеть! Она еще погуляет по вашим спинам, когда над тарантийской цитаделью будет реять знамя с Золотым Драконом!
С этими словами он пришпорил лошадь, и частый стук копыт огласил затихшую улицу. Вскоре он выехал из города.