Колдунья упорно не желала подпускать его к тем тайнам, которыми владела сама. Она ни о чем не рассказывала ему, лишь иногда дозволяя присутствовать при странных магических процедурах, в суть которых он, как ни силился, не мог проникнуть. И в эти мгновения ему казалось, что Марна глумится над ним.
Однако отшельница и не гнала юношу прочь. Порой она бывала добра к нему – кормила пресными лепешками, лесными ягодами, поила медовой настойкой, возясь с ним, точно с ручным зверьком. И сколько ни давал он себе зароков не приходить больше к лесному озеру, сколько ни убеждал себя, что ведьма никогда не подпустит его к своим знаниям, сколько ни говорил себе, что время, проведенное в лесу, уместнее потратить на осмысление странных линий, полосок, кругов и гексаграмм, выжженных на кожаных страницах Скрижали – все было тщетно, и чаще всего рассвет следующего дня вновь заставал его на прежнем месте.
Но рано или поздно этому придет конец. Ораст возложил вспотевшие ладони на переплет, отполированный ладонями множества неофитов, и почувствовал, как страшная книга высасывает энергию из его пальцев, холодит кровь, морозит кожу. Ему казалось, что сотни страниц с утерянным знанием, заклинания, призывы, песнопения, литании и молитвы на языках давно забытых, чьи звуки заставляли содрогаться человеческую душу еще тогда, когда по синей почве лязгали боевые колесницы Валузии и Грондара, Туле и Коммории; когда таинственные лемурийцы плавали в раскаленном густом воздухе, словно в воде; когда еще не было посажено Небесное Древо, из которого Митра построил свою колесницу, а вязкое небо не расчленилось на Тринадцать Сфер, – целые зоны ждали того мгновения, когда он, Ораст Магдебский, проникнет в их суть, чтобы обогатить свой жалкий разум сокровенными знаниями об устройстве Мироздания.
Слезящимися от бессонницы глазами молодой жрец вглядывался в буквы, похожие на уродливых жуков, и схемы, начертанные киноварью, изготовленной из крови убиенных… Да, сказал он себе, пусть у него уйдет полжизни на то, чтобы расшифровать этот труд, познать все тайны, проникнуть в самые недра забытой мудрости, – но в конце концов, в его руках окажется ключ к могуществу, от которого содрогнется Вселенная.
Ораст уже мог прочитать несколько страниц, и хотя многих слов он не знал и текст не получался связным, но начатки магических знаний, которыми обладал бывший жрец, помогли заполнить существующие пробелы. Увы, то, что ему удалось осмыслить, относилось к простейшим колдовским действиям, словно древний фолиант смеялся над ним, по крупице отдавая сокровища древних знаний. Иной раз жрец, обуреваемый сомнениями, задумывался о том, а не обманывается ли он, и, может быть, ощущение силы, исходившей от старинного тома, было лишь плодом его воспаленного воображения. Червь сомнения настолько источил его измученную душу, что он, наконец, решился дерзнуть и испытать Мощь, сосредоточенную на древних страницах…
Но что же сделать? Что сотворить, чтобы убедиться в Действенности старинных заклинаний? Дрожащими от нетерпения пальцами юноша листал стылые страницы. Заклинание невидимости. Вызывание низших духов. Некромантия – общение с умершими… Когда-нибудь он обязательно испробует все это – но не сейчас, сейчас нужно что-то совсем простое и несложное, ведь это всего лишь первая попытка… Глаза его лихорадочно метались с одного текста на другой, пока не остановились наконец на коротеньком заклятье.
Приворот.
Приворот, подминающий чужую душу, словно колесо телеги полевой цветок.
Совсем простенький. Как раз то, что надо.
Ораст внимательно вчитался в слова древнего языка, неслышно шевеля губами и прикидывая, где взять необходимые ингредиенты. Так, – корень мандрагоры – это нетрудно, он знает в лесу место, где таится ее разновидность, именуемая морион или трава глупцов, которая вырастает из семени, стекающего с повешенного. Однако, для того чтобы извлечь ее из почвы, нужна черная собака – ведь выкапывать колдовское растение руками или магическим кинжалом небезопасно – мандрагора, покидающая землю, издает страшный вопль, от которого можно лишиться рассудка, поэтому обычно корень, аккуратно очищенный от земли, привязывается тесемкой к шее животного. Затем нужно отойти в сторону и бросить псу кусок мяса, за которым он кинется и выдернет зловещий морион. Конечно, животное погибнет, но зато маг, тщательно залепивший воском уши, останется целым, и первое, что ему надлежит сделать – это закопать собаку на том месте, где она упала.
Ораст подумал, что ему придется дойти до деревни, ведь недавно, проезжая мимо, он видел у крестьян подходящего щенка. Так что дальше? Корни и пепел цикламена, мозг лисицы, теплая кровь из чрева женщины и три волоска той, против кого направлено заклятье. Ну что ж, его усердие и звонкая немедийская монета помогут подготовить все, что нужно, а затем… перед его мысленным взором всплыло прелестное, но холодное лицо Ре-латы Амилийской, и он мстительно усмехнулся… Что ж, попробуем обретенную мощь на этой гордячке – бедной деревенской девушке из захудалого дворянского рода должно быть будет приятно послужить будущему Владыке Мира.
Свеча почти догорела, когда он наконец захлопнул том с удовлетворенным вздохом человека, решившего сложнейшую задачу. Затем задул огонь и без сил повалился на свое жесткое ложе, продолжая перебирать в памяти ингредиенты, что понадобятся ему при колдовстве.
За всеми своими тревогами и хлопотами он даже не заметил суеты у наружных ворот, вызванной появлением одинокого, сильно прихрамывающего путника.
Грубый стук в ворота разбудил недоумевающих слуг, которые с трудом признали в грязном, залитом кровью незнакомце щеголеватого немедийского посланника, который не так давно гостил у них. Старый Вильон, который начинал свою службу, еще когда отец Тиберия, Радциг Амилийский, был совсем юнцом, всполошившись, хотел было разбудить хозяина, но барон Торский запретил нарушать сон владетеля поместья и приказал отвести его в гостевые покои, затребовав много горячей воды, чистую одежду и кувшин вина. От еды, которую ему предложил заботливый слуга, он отказался и попросил оставить его одного, а поутру не будить до тех пор, покуда сам не встанет.
Оставшись один, Амальрик, стиснув зубы, разрезал острым кинжалом голенище сапога – нога так распухла, что снять его не удавалось, обтер мокрой тряпкой лодыжку и достал небольшую медную булавку, воткнутую в его кружевной воротник. После чего он вознес краткую молитву Пламенноликому, испросив у него милости, и, отрешившись от всего постороннего, попытался вызвать тепло в кончиках пальцев. После третьей попытки это ему удалось – он почувствовал, как живительная энергия Митры стекает с его исцарапанных ладоней. Дуайена мучила жажда, но он не прикоснулся к вину, зная, что стоит сделать глоток, и целебная сила уйдет, словно вода в песок – Податель Жизни запрещал своим аколитам употреблять спиртное во время лечебных процедур. Несколько раз встряхнув кистями рук, Амальрик взял булавку и начал осторожно водить ею над поврежденной лодыжкой – со стороны казалось, что он поймал кончик незримой нити и наматывает ее на острие. Сделав несколько вращательных движений, барон стряхнул отрицательную энергию в пламя воображаемого костра и повторил процедуру.
Он проделывал это несколько раз, так что прошло не менее трех четвертей клепсидры, затем прокалил острие булавки над пламенем жертвенника, стоящего в углу комнаты, аккуратно воткнул ее на место; встал, подошел к ларю, стоящему в углу комнаты и, откинув крышку, извлек оттуда бутыль с можжевеловым соком, служащей для окропления алтаря. Смочив этой «кровью Митры» чистую тряпицу, он растер больную лодыжку и облегченно вздохнул – если он все сделал правильно, то к утру нога заживет, и о его хромоте ничто не будет напоминать.
Закончив возиться с раненой ногой, барон тщательно вымылся, старую одежду бросил в камин, и, преодолев брезгливость, натянул на себя коричневую мягкую рубаху, толстые шерстяные чулки и мягкие остроносые башмаки из телячьей кожи. Ему казалось, что вся эта одежда пахнет скотным двором, и ему сделалось досадно от того, что ему придется некоторое время провести в этих отрепьях, в которых он неотличим от захудалого сельского вельможи, не имеющего никакого представления о том, что приличествует носить истинному дворянину.