(1 Штудент, Курт — генерал, командующий парашютно-десантными войсками Германии с 1939 г.)
И вот, вместо десанта, вместо «Бранденбурга» — СС. Из капитанов — в штурмбаннфюреры, и опять в капитаны, пусть и фиктивные».
Фрисснер потянулся до хруста в спине, заложил руки за голову. Чертова подушка набита, наверное, песком. Итальянцы спали на своем, перины и пух… А нам — дырявые матрацы.
Он покосился на Богера, который что-то чуть слышно напевал себе под нос, все так же глядя в окно, в звездную ночь.
Старая испытанная тройка. Вернее, четверка. Был еще Хоффман, который погиб в Бельгии. С тех пор их осталось трое.
Трое, которыми гордилось спецподразделение «Эббингауз».
Трое, которыми гордился полк «Бранденбург-800».
Четверка, конечно, распалась, и распалась безвозвратно. Стандартный набор: Фрисснер — командир группы, Хоффман — связист, Богер — снайпер и Каунитц — узкий специалист, сапер и механик… Почти все четверки «Эббингауза» теперь уже распались. Идея «Бранденбурга» была хороша, но полк медленно превращался в обычную боевую единицу. Появился батальон из украинских националистов «Нахтигаль», поговаривали о формировании роты из русских горцев… С такими людьми Фрисснер не мог воевать бок о бок. Поэтому он несказанно обрадовался, когда, уйдя из полка, почти сразу же получил предложение возглавить эту маленькую экспедицию в Африку.
Фрисснер не был ученым, он был диверсантом, военным, сорви-головой. Но уж никак не ученым, не мистиком, он не верил в то, ради чего его сюда послали. Зеркало Иблиса… Выдумка? Может быть. Но выдумка, которая чего-то да стоит, раз нас сюда послали, — Фрисснер думал именно так. А его ребята не привыкли задавать лишних вопросов.
Армейский ты майор или штурмбаннфюрер СС — разница невелика. Фрисснер с уважением относился к СС, но никогда не считал их сверхлюдьми — хотя бы потому, что многие сослуживцы, которые — объективно — были хуже него, стали эсэсовцами куда раньше, чем Фрисснер, Каунитц и Богер.
— Эмиль, кажется, пришел кот. Слышишь, скребется? Открой, пожалуйста, дверь, — попросил с подоконника Богер. Каунитц молча поднялся, открыл, и в комнату вошел худой полосатый кот. Богер, большой поклонник кошачьего племени, уже успел его прикормить, и кот сообразил, что такой дружбой пренебрегать не стоит.
— Красавец! — расплылся в улыбке Богер. Фрисснер подумал, что красавцем кота назвать трудно. Длинный и тощий, он то ли забрел в дом случайно, изголодавшись на бедных помойках Триполи, то ли приехал вместе с итальянцами, которые его потом бросили. Кот запрыгнул на колени к своему благодетелю и, разлегшись там, блаженно замурлыкал.
— Сейчас открою тебе консервы, — пообещал Богер.
— Если он нагадит, я выкину его в окно, — предупредил Каунитц, возившийся с пистолетом. Он очень любил оружие, Эмиль Каунитц. Чистил и смазывал свой «люгер» каждый день, а Богер из вредности все время склонял его к спорам о пистолетах и револьверах, доказывая, что «люгеру» не сравниться с «вальтером» и даже браунингом. Каунитц неизменно пускался в спор, хотя аргументы обеих сторон были избитыми донельзя. Спор превратился в ритуал, который однажды нарушил Фрисснер, нахально заявив, что никакой пистолет не сравнится с «кольтом». Это повергло спорщиков в шок, после чего оба обрушились на штурмбаннфюрера. Впрочем, во второй раз этот номер не прошел.
— Не нагадит, — промямлил Богер, ласково почесывая кота за ухом. — И потом, скорее я выкину тебя. Один тип — между прочим, из лейбштандарта «Адольф Гитлер» — пнул кошку в пивной, в Гамбурге.
— И что? — с интересом спросил Фрисснер.
— Я пнул его.
— А он?
— Он, естественно, пнул меня. Короче, нас выкинули оттуда, потому что мы оба были пьяны в стельку, и мы продолжили беседу на улице. Оказался неплохой парень… Но с кошками я его обращаться научил!
— Что тебе в них? — спросил Каунитц, заглядывая в ствол пистолета.
— Кошки — животные самостоятельные. Если бы ты выбросил этого приятеля, — Богер погладил кота, — в окно, ты думаешь, он пропал бы? Черта с два. Это не собака, которая по своей натуре раб, и раб, мало приспособленный к жизни. Оставь в глухом лесу кота и собаку. Собаку быстро сожрут волки или медведи, а кот обживется, найдет пищу, одичает. Я сам как кот. Я тоже не пропаду в лесу, там, где другого сожрут.
— Да ты философ, — улыбнулся Каунитц.
— Я диверсант, — улыбнулся в ответ Богер. — Если я когда-нибудь стану командовать полком или просто отрядом, я назову его «Ди шварце катцен» — «Черные кошки». Я даже эмблему придумал. Она у меня вот тут, — он постучал согнутым мизинцем по виску. — Кстати, сегодня купил у старика занятную цацку — смотрите…