Брат Лизы, Николай, и его друг Андрей, настоящий Тристан этой печальной повести, убивают Крома. Наказание уже настигает Андрея. Судьба, закон, «враждебный, страшный, чужой мир» в образе «усатого человека в черном пальто и котелке» уже встали у ворот розового дома, в котором прячется Андрей и в котором происходит его последнее свидание с Лизой. Бессильная, без веры любовь к Андрею не может спасти Лизу. Еще в самом начале, в первый раз после Биаррица встретившись с Андреем, Лиза говорит: «Знаешь, Тристан умирал. Он звал Изольду, она не успела приехать. Она плыла на корабле. А он уже лежал мертвый. И она легла рядом с ним, и обняла его, и умерла тоже. Закрой глаза. Прижмись ко мне. Молчи. Вот так. Вот так они лежали мертвые». Эта сцена — как бы пророческая репетиция их последнего свидания, на котором Лиза открывает газовый кран и, потушив свет, возвращается к спящему Андрею: «Она положила голову к нему на плечо и с наслаждением закрыла глаза. Где-то совсем близко под окном протрубил автомобиль. Но теперь уже ничто из этого враждебного, страшного, чужого мира не могло причинить им зла». Конечно это не побеждающая страсть, а беззащитная, сиротская нежность, братская близость в сознании отверженности, слабости и обреченности. Конечно, Лиза не любовница Андрея, а «сестра его печали и позора». И все-таки в этой бессильной любви есть какой-то ответ, какая-та победа над судьбой, так как она приносит в темный и жестокий мир свет жалости и милости.
Лиза, Кром, Андрей окружены множеством человеческих фигур, изображенных с необыкновенной живостью и убедительностью, двигающихся как бы по дневной, светлой стороне. Один из них, жизнерадостный и предприимчивый Кролик, на некоторое время попадает в отравленный воздух, окружающий главных героев. Только благодаря своей необыкновенной живучести он может выстоять на текущих в этом воздухе гибельных сквозняках и выкарабкаться из этой жизни, ужаснувшей его, когда он почувствовал, что его нога занесена «над отчаяньем и смертью, над страшными безднами и хлябями». Возможно, что Кролик самый большой изобразительный, живописный успех в романе. Но и он, и другие второстепенные персонажи образуют только тот фон дневной «обыкновенной» жизни, которая двигается вокруг Лизы, не ограждая ее все-таки от «бездн и хлябей», и, конечно, в Лизе, в ее открытых, смотрящих на мир глазах 14-летней девочки — главная тема книги и то новое, что роман «Изольда» приносит в литературу.
Несмотря на незаконность полового признака в области литературной критики, хочется все-таки сказать: до сих пор была в литературе только женщина, увиденная глазами мужчины, и не было жизни и мира, увиденных таинственными глазами женщины. Были, конечно, женщины-писатели, но почти все те из них, кого мне пришлось читать, никогда не писали о том, что же они видели своими глазами, когда вблизи, в упор смотрели на жизнь. Они всегда смотрели на жизнь. Они всегда пользовались для изображения мира интеллектуальными представлениями, общими с мужчинами, в большинстве случаев придуманными мужчинами, то есть как бы играли свои пьесы в каком-то общеобязательном, построенном мужчинами театре. Своими романами «Изольда» и «Ангел смерти» Ирина Одоевцева открывает какое-то новое направление в женской литературе. Рассказ о непосредственном ощущении жизни в сознании 14-летней девочки и выступающее из этого рассказа какое-то неизвестное раньше начертание женского образа открывает нам что-то действительно новое.