— Госпожица Стефка, мне кажется, магистр хочет остаться один. Наверное, магию решил применить. Не будем ему мешать.
И Стефка безропотно отправилась в лес за лекарем. Обстановка вокруг была самая что ни на есть благоприятная — солнце светит, легкий ветерок дует, на лугу цветы цветут и что-то похожее на мотыльки летает. И Димитра потянуло на откровения:
— Госпожица Стефка, вам нравится в Долине Озер?
Стефка пожала плечами:
— Еще не поняла. Здесь красиво, но все непривычно.
Димитр взлохматил свою и без того лохматую рыжую шевелюру:
— А я даже рад, что мы здесь очутились! Вы не подумайте, госпожица Стефка, что я вам специально не сказал про другой мир. Я ведь и сам не знал, что мой прадед в Долине Озёр живет. Но это даже к лучшему!
Стефка не удержалась от вопроса, больно уж довольным выглядел рыжий лекарь:
— И что же вас так радует?
Лекарь на миг смешался, но быстро вернул самообладание и только чуть охрипший голос выдал волнение:
— Вам ведь передали моё письмо?
Тут уже и Стефка смутилась. Она опустила глаза и с преувеличенным вниманием рассматривала луговые цветы, попадавшиеся им на пути:
— Передали. Я не ответила вам, Димитр, потому что…
— Знаю почему. Потому что я простой лекарь, а вы — знатная госпожица, — голос лекаря зазвучал глухо.
— Нет, не поэтому. Вернее, не только поэтому. Я испытываю к вам много чувств, но это совсем не то на что вы надеялись. Благодарность — вот что преобладает в чувствах к вам. Но и да, вы правы. Любовь между мною и вами — это было бы…неосмотрительно.
Димитр хмыкнул:
— Вот поэтому я и рад тому, что мы оказались в Долине Озёр. Здесь мы равны. Живем в хижине, питаемся тем, что найдем, и не важно что вы знатная госпожица, а я лекарь. Хотя теперь вы знаете, что не такой уж я и безродный. Мой прадед — магистр магии, а это много значит. Теперь я уверен, что смогу закончить Академию магии, стать магом высшей категории и возвратить былое величие нашему роду. Так что не пренебрегайте моими чувствами, госпожица Стефка. Все еще может измениться.
Но тут они достигли кромки леса и все внимание обратили на розыски дерева с плодами похожими на яблоки. Очень скоро их поиск увенчался успехом. Но ветви с плодами были высокими — не допрыгнешь, а само дерево тонким. Димитр хотел было взобраться на него, но ствол угрожающе накренился, заскрипел и лекарь отказался от этой идеи. Им тут еще неизвестно сколько жить и нужно чем-то питаться, а он так все деревья переломает.
— Госпожица Стефка, придется вам карабкаться вверх и нагнуть ветви, чтобы я смог собрать эти иномирные яблоки. Вы легкая, вас дерево выдержит.
Стефка изменилась в лице:
— Я?! Димитр, вы в своем уме? Я даже не представляю, как на него карабкаться…
Лекарь махнул рукой:
— Да чего тут представлять? Я вас подсажу вон на ту развилку. Вы чуть вверх поднимитесь и ветку наклоняйте и всё.
Госпожица протестующе закачала головой:
— Димитр, я не…
Но лекарь уже не слушал. Он легко подхватил госпожицу и поднял её. На весь лес раздался громкий визг Стефки.
— Стефка, хватайся уже за дерево!
Девушка так испугалась, что схватилась за ветви и даже не обратила внимание, что лекарь перешёл на "ты". Оказавшись в развилке, она вцепилась в дерево и не могла с места сдвинуться, не то чтобы вверх лезть.
Димитр видел испуганные глаза Стефки, но сейчас он вряд ли мог ей помочь — если он заберется следом — они рухнут вместе с деревом.
— Стефка, ну всего один шажок. Вон там наверху крепкая ветка, встань на неё и всё.
Но госпожица отказывалась двигаться — она никогда не лазала по деревьям, и никогда не испытывала тягу к данному занятию. Димитр понял, что уговорами тут ничего не добьешься и громко рявкнул:
— Госпожица Стефка, долго я тут торчать буду? Поднимайтесь вверх и наклоняйте ветки!
Как ни странно, но это подействовало. Девушка вскарабкалась на ветку и весом тела наклонила её вниз. Димитр тут же наполнил корзину.
— Госпожица Стефка, теперь спуститесь и прыгайте вниз, я вас поймаю.
Спускаться оказалось страшнее и сложнее, чем подниматься. Тем более босиком, первый раз в жизни, в другом мире.
— А теперь прыгайте. Я ловлю. Стефка! Прыгай, кому говорю!
Она прыгнула. Он поймал. Прижал к себе, как самую драгоценную ношу и не отпускал. Пока она сама возмущенно не прошипела: