Хорошим предзнаменованием стало выздоровление Шведова. Крепкий организм справился с болезнью первым из команды. Утром, когда Паллада бороздила волны в трёх переходах от цели своего путешествия, Анатолий пришёл в себя и даже сумел подняться на палубу. Улучшение состояния вызвало бурю эмоций среди экипажа, по большей части состоящего из людей простоватых и не умеющих сдерживать чувства, будь то горе или радость. Никто не остался в стороне в выражении сочувствия… радости от выздоровления товарища. Меж тем парень оставался плох и после отдыха на воздухе Ярослав проводил его назад в носовой трюм, где сейчас располагался карантин.
Вечером тихо так, что никто не заметил, кроме Ярослава, умер матрос арегонец. Ему не было хуже или лучше, остальных, или меньший уход получал. Но после некоего оцепенения и продолжительного беспамятства, он как бы пошёл на поправку: жар спал, пришёл в себя и даже сумел спокойно заснуть и более не проснулся. Ярослав был крайне опечален исходом, потому как поверил — парень выкарабкался.
Состояние Юли не внушало радужных надежд, она шла через этапы болезни как остальные. После нескольких суток жара и метаний, наступило оцепенение. Температура спала, но девушка не приходила в сознание, тело била мелкая дрожь, более похожая на предсмертные конвульсии, когда мозг посылает хаотичные сигналы всем мышцам тела, совершенно беспричинно. Позже прекратилось и это. Юля лежала на своей постели с закрытыми глазами, холодная и влажная от неестественно жирного пота. Ярослав не покидал её ни на минуту. Жизнь шла своим чередом, где–то на палубе слышался топот босых ног, раздавались зычные команды Ибирина. Корабль миновал город Драмнен, и до Риналя оставалось два перехода, а Ярослав ждал исхода. Он не мог снять с себя ответственность, что подчиняясь эгоизму взял девушку с собой вместо того, чтобы оставить в Изумрудной долине. И вот сейчас она умирала. Он не мог себя простить и не мог смириться. Сейчас, когда не был занят другими больными, почти всё время находился возле ложа.
Часы сменялись часами, и в один из утренних часов в трюме послышался грохот сдвигаемой решётки люка, и голос Жигана вывел Ярослава из оцепенения.
— Славка, хватит убиваться, поднимайся, ты нужен…
На палубе ему указали на корабль, идущий в двух с половиной кабельтовых к югу пересекающимся с Палладой курсом.
— Ну и что особенного? — спросил Ярослав, вовсе не удивляясь. — Вблизи Риналя море оживлённое, — Окинув взглядом горизонт, Ярослав насчитал ещё три паруса.
Ибирин, подав ему бинокль, недовольно рявкнул:
— Он правит прямо на нас…
— И что удивительного, — пожал плечами Ярослав, беря прибор и поднося к глазам, — ветер опять южный, а мы идём левым галсом почти перпендикулярно к встречным кораблям. Вполне вероятно, пересечём курс, какому — нибудь судну, идущему с попутным ветром на север.
В ответ Ибирин только хмыкнул, а Зенон уточнил:
— Уже битый час он правит точно на нас, ещё немного, и мы столкнёмся.
Жиган поддержал аборигенов:
— Не может идущий на север кормчий всё время менять курс, в соответствии с изменением нашего положения. Это не имеет смысла, разве что не желает напасть.
Не выдержав, Ибирин постарался обратить внимание на детали:
— Посмотри, Дхоу, сколько на нём парусов. Зачем это?
Разглядывая в бинокль корабль, Ярослав и сам заметил необычное явление, на нём было поднято непомерное по местным меркам количество парусины. Кроме большого грота развернули треугольный марсель, закрепив концы на ноках рея и мачты. Редкостным образом на носу установлены временные мачты: фок и бушприт, на которых также развёрнуты два паруса. Лишённый предвзятого мнения о примитивности местных мореходов, Ярослав не удивлён, но восхитился сообразительности кормчего, сумевшего вооружить судно так, что значительно повысил скорость. Только не обилие парусов заставило Ярослава испытать подозрения в отношении встречного корабля, а его малая осадка. Судно шло недогружённым. Казалось бы, что с того. Но в сочетании с остальным: высокой скоростью и странным пересекающимся курсом, наводило на подозрения в дурных намерениях.