— «И если бы со мной была сотня Кровавых Орлов, я мог бы позволить им позаботиться об этой проблеме», — подумал он, ухмыляясь. Этого было бы достаточно.
Двери конюшни были открыты наружу. Гаррик оценил местность внизу — она была чистой — и прыгнул, согнув колени, чтобы приземлиться под прикрытием дверной створки. Двери были построены в том же массивном стиле, что и все остальное в гостинице. Если бы он приземлился прямо перед входом, что-то, или кто-то могло бы прыгнуть на него прежде, чем он смог бы повернуться. Судя по тому, как закричала лошадь перед тем, как ей сломали шею, это был бы конец — и неприятный конец.
Гаррик убедился, что стоит на ногах, перевел дыхание и шагнул в дверной проем с поднятым щитом. Он стоял там, пытаясь различить глазами смутные очертания в пятнистых тенях, вместо того чтобы броситься прямо внутрь. Пауза была бы самоубийством, если бы он столкнулся лицом к лицу с врагами — людьми, которые выбрали бы его в качестве мишени для стрелы или даже брошенного ножа, но хрюканье и слюнявые глотки из стойла мерина не были человеческими.
Существо, склонившееся над мертвой лошадью, повернулось к Гаррику. Это было искаженное изображение человека, очень широкоплечего и слишком высокого, чтобы стоять в полный рост, хотя потолок в задней части конюшни был высотой в десять футов. Его лицо было длинным и плоским; когда его челюсти открылись, они опустились прямо вниз, вместо того чтобы сдвинуться назад. — Хо! — завопило оно. — Эта лошадь очень жилистая, но вот лакомство, которое само пришло предложить себя в качестве более вкусного ужина!
Фонарь сзади осветил Гаррика, затем прошел мимо него в конюшню. Шкура существа была бледно-зеленой там, где не было следов крови мерина. И это была самка.
— Да поможет нам Пастырь, это людоед! — взвизгнул Ханн. — Милорд, бегите! Ни один человек не может сразиться с людоедом!
Король Карус рассмеялся. Только когда Гаррик услышал звук, эхом отразившийся от стропил конюшни, он понял, что тоже смеется.
— Милорд! — повторил трактирщик, на этот раз возмущенным тоном. Гаррик отступил на шаг. Карус обдумывал следующий ход и все последующие ходы, как мастер шахмат, который играет с настоящими людьми и с самим собой во главе.
— Я оближу твои бедренные кости, маленький человечек! — сказала людоедка. Ее четыре груди, вялые, но отвисшие, колыхнулись, когда она слегка наклонилась вперед. — И ты все еще будешь жив, когда я это сделаю!
— Людоед читает мысли, Мастер Гаррик, — сообщил Шин откуда-то из-за его спины. Гаррику стало интересно, спрыгнул ли эгипан с крыши, как он, или вышел через дверь на первом этаже вместе с хозяином гостиницы. — Не в моем уме, конечно.
— Тогда она точно знает, как я собираюсь ее убить, — отозвался Гаррик. Слова прозвучали как рычание; во рту у него пересохло. — Ей придется пригнуться, чтобы пройти в этот дверной проем, и когда она это сделает, я проткну ее своим мечом. Он разрубит камень, ты же знаешь, Шин; он разрежет ее уродливый череп, как дыню.
Людоед взревел и бросился вперед — к двери, но не сквозь нее. Гаррик оставался на месте — в ожидании. Он рассмеялся над этим трюком и над тем, как они с Карусом его предвидели. Руки людоеда были длинными даже для такого крупного существа. Если бы Гаррик бросился ему навстречу, он схватил бы его, и втащил внутрь, вероятно, по пути ударив раз или два о дверные косяки. Стоя на своем месте немного в стороне от проема, Гаррик успел встретить цепкую руку и рубануть по ней. Острие этого меча ничего не сделало бы с большими костями существа, и если оно прочло его мысли, то было уверено в этом.
Людоед попятился и снова взревел, прижимая руки к бокам. Это было все равно, что наблюдать, как краб угрожает сопернику. Руки были удивительно длинными, футов восемь или около того; костяшки его пальцев царапали землю, если он наклонялся.
— Принесите лук и стрелы! — крикнул Гаррик в ночь. Он слегка повернул голову, но все равно мог видеть людоеда обоими глазами. Ханн оставил свой фонарь на земле и исчез, но Гаррик был уверен, что все в «Кабаньем Черепе» слушают его. — Дротики, любые снаряды! Я не дам ему выйти, пока вы будете пичкать его стрелами!
— Так ты думаешь, что сможешь остановить меня, мое маленькое лакомство? — громко сказал людоед. — Неужели ты сомневаешься, что я снесу тебе голову, даже если тебе удастся достать мое сердце своим мечом?
Карус расхохотался. Гаррик ответил: — Нет, я в этом не сомневаюсь. Но я достану твое сердце. Он отбросил свой щит и вытащил кинжал левой рукой. Плетенка была бы бесполезна, если бы людоед бросился на нее, но он мог бы вогнать кинжал в цель, даже если бы вырвал меч после первого удара. Конечно, для него это не имело бы значения, но чем быстрее людоед истечет кровью, тем меньше шансов, что он убьет кого-нибудь еще. Кто-то должен это сделать. На этот раз этот кто-то — он, Гаррик. Это было решение, которое он принимал, когда становился пастухом, или солдатом, или принцем.
Людоед поднял руку и рванул крышу; жерди затрещали в его хватке. Гаррик приготовился. Людоед мог бы сбежать из конюшни, но крыша и стены были слишком крепкими, чтобы ему это удалось с легкостью.
— «Когда он просунет голову и плечи в отверстие, я сделаю выпад», — подумал Гаррик. — «Я воткну острие ему в диафрагму и разорву ее, чтобы вывалить его кишки на пол конюшни. Это не так быстро, как удар в сердце, но это убьет — и я, возможно, даже переживу эту неожиданную встречу».
Людоед внезапно попятился и прислонился к боковой стене, издав звук, похожий на скрежет камней. Через мгновение Гаррик понял, что он, то есть она, смеется. — Что ж, ты смелый, — приветливо сказала она. — И к тому же, умный. Я никогда раньше не встречала такого мужчину, как ты, вот что я тебе скажу. Она склонила голову набок, и у нее отвисла челюсть; ее передние зубы были похожи на волчьи, но за ними виднелись огромные коренные зубы, способные раздробить бедро лошади.
— Она улыбается, если тебе интересно, — сообщил Шин. — У нее не такие губы, как у человека, поэтому она пытается изобразить выражение, которое наводит на мысль об улыбке. Лично я не думаю, что это очень хорошая копия, но я полагаю, что она заслуживает чего-то за то, что приложила усилия.
— Я дам ей кое-что, — ответил Гаррик хриплым голосом, повторяя слова, которые Карус произносил у него в голове. Если он поторопится, то почти наверняка доберется до цели с кинжалом, поскольку людоед сосредоточился на более длинном лезвии…
— Эй! — резко сказала людоед, выпрямляясь. — Ты король, от тебя зависит целый народ. Нам нет смысла убивать друг друга. Я совершила ошибку, придя сюда, я охотно признаю это. Иди своей дорогой и позволь мне идти своей, и я больше никогда не побеспокою тебя.
— Нет, — хрипло ответил Гаррик. — Ты права, я король. Я не собираюсь отпускать тебя людям, которые мне доверяют. Завтра это может быть ребенок, это может быть Лайана... Во рту у него было сухо, как в золе, сухо, как в горячем песке. Он дрожал от необходимости действовать, двигаться. Сначала он думал, что сможет дождаться, пока кто-нибудь принесет лук и стрелы, но теперь он не мог ждать. Он собрался тотчас броситься вперед и убить это чудовище, как оно убило его лошадь, как оно убивало всех подряд в прошлом.
— Принц Гаррик, я обидела тебя! — сказал людоед — людоедка. Она опустилась на одно колено — ее ноги были в нормальных человеческих пропорциях по отношению к телу, — слегка наклонила голову и коснулась кончиками пальцев лба. У Сериан это было знаком почтения. — Я убила твою лошадь.
— Ты убила не только мою лошадь, — ответил Гаррик, пораженный так, словно чудовище начало петь хвалебный гимн Божьей Матери.
— Ты ничего не знаешь о моем прошлом, — сказала людоед. — Кроме того, что мир до Изменения был другим — для тебя, для меня, для всех. Что произошло в этом мире, так это то, что я убила лошадь, которая была тебе нужна, чтобы добраться до Желтого Короля. Я буду твоим конем, Принц Гаррик. Я понесу тебя так уверенно и безопасно, как никогда бы не смогло это твое, глупое четвероногое.
От абсурдности ситуации у Гаррика закружилась голова. Он бы рассмеялся, но во рту слишком пересохло. — Может быть, у тебя найдется друг — морской волк, на котором я мог бы переплыть море? — прохрипел он. — Почему, во имя Дузи, ты думаешь, что я тебе доверяю?