Конечно, на Расиль было не очень-то приятно смотреть: ее мех истончился на суставах, а плоть втянулась между костями предплечий. В деревушке Барка нечасто увидишь такое старое животное; они ни на что не годятся, а крестьяне даже в хороший год находятся слишком близко к краю пропасти, чтобы кормить бесполезные рты. Конечно, Расиль не была животным в полном смысле этого слова.
— Ты могла бы снова стать молодой, — сказала Теноктрис. — Почему ты этого не сделала?
Расиль зарычала с отвращением. — С чего бы мне хотелось продлевать свою жизнь в этом убогом мире? — ответила она.
— Я проживу годы, отпущенные мне судьбой, но я настолько не люблю боль, что охотно продлю их, — рассмеялась Теноктрис. — Это не такой уж плохой мир, если смотреть на него правильно, — сказала она, — но я здесь не для того, чтобы спорить с тобой. Она подняла лежащую палочку и протянула ее человеку-кошке. — Тебе она понадобится, — сказала она. Повернувшись, она продолжила: — Шарина, позволь мне представить твоего нового волшебника и советника, Расиль из племени Истинного Народа. Я думаю, ты найдешь ее очень удовлетворительной. А теперь, Кэшел, мы с тобой должны немедленно вернуться в гробницу, где провели прошлую ночь.
Теноктрис забавно улыбнулась и сказала: — Я больше не имею ничего общего с тем, кто был там похоронен, но это концентрация силы, которая будет полезна для следующего этапа нашего дела.
***
— Ты пришла, Илна, наконец-то, ты пришла! — воскликнула Мерота. — Чалкус, смотри, Илна здесь!
Илна открыла глаза. В голове у нее было пусто. Мерота бросилась в объятия Илны. — О, Илна! — прошептала она. — Мы снова все вместе, и я так счастлива!
Мерота была теплым, твердым телом, которое прижималось к Илне, как она всегда делала, когда они были в разлуке дольше обычного. И хотя Илна, возможно, представляла себе что-то, чего она хотела так сильно, как снова быть со своей семьей, она чувствовала грубую кору остролистного дуба на своих плечах совершенно реально. Моя семья… Илна встала, прижимая девочку к себе.
Чалкус широкими шагами направлялся к ней, выйдя из круглого храма, находящегося за бассейном. — Я никогда не сомневался, что ты придешь, дорогая, — сказал он. — Хотя я хочу сказать, что ожидание было самым тяжелым испытанием в моей жизни, в которой...
Чалкус ухмыльнулся с оттенком волчьего удовольствия, которое Илна так хорошо помнила. — ... у меня была своя доля тяжелых поступков, и не все из них я совершал по отношению к другим.
Илна подбежала к нему, держа Мероту за руки, и они обнялись. Твердые мышцы Чалкуса были такими же упругими и нежными, как и всегда. — Прошло много времени, — прошептал он, но, возможно, Илна услышала вместо этого свой собственный шепот. Когда она сморгнула выступившие на глазах слезы, то слегка отступила назад и огляделась.
Она не видела никакого здания, кроме храма, но от очагов, скрытых за деревьями поднимался дым. В поле зрения была горстка — больше, чем горстка — других людей. Один из них был пастухом на вершине соседнего холма, наблюдавшим за овцами на склоне под ним. Парапет и храм были сделаны хорошо, но очень просто. Они были построены из желтовато-серого известняка, и колонны храма не были рифлеными. Неподалеку лежала половина бревна, служившая мостиком через ручей. На нем, на коленях, стоял маленький мальчик и рисовал углем, в то время как женщина в белых одеждах не сводила с него глаз. Она почувствовала на себе пристальный взгляд Илны и подняла глаза, затем помахала рукой.
Илна снова посмотрела на Чалкуса, на этот раз вникая в детали, вместо того чтобы позволить себе отдаться яростному приливу любви. На нем была свободная рубашка из малинового шелка, рукава были заколоты золотыми браслетами; парчовый пояс, тоже шелковый, но выкрашенный в ярко-синий цвет, который заставил Илну прищуриться, когда она попыталась проследить взглядом за линией, где он пересекался с рубашкой. И еще черные кожаные бриджи, украшенные замшевыми аппликациями в виде танцующих девушек.
Илна никогда не видела ни одной из этих вещей, но они подходили Чалкусу в его лучшем наряде. В конце концов, он был моряком, а не утонченным эстетом из Валлеса — и уж точно не чопорной девушкой из деревушки Барка, питающей отвращение к саморекламе. В этом отношении и во многих других Чалкус был второй половиной Илны ос-Кенсет; гораздо больше половины ее души умерло, когда кошачьи звери убили его. И вот они с Меротой были здесь, в полном сборе до каждого шва и застежки, за исключением...
— Чалкус, где твой меч? — тихо спросила Илна. В выражении ее лица не было ничего, что могло бы подсказать любому наблюдателю, что она обеспокоена. — А кинжал?
— О, мое милое глупое сердечко! — ответил моряк. Он поднял ее руку и сделал движение, как будто хотел закружить ее, но она осталась на месте и встретила его взгляд с непоколебимой решимостью. — Дорогая Илна, — сказал он, — никто не отнимал их у меня, но меч здесь не нужен. Пойдем, я покажу тебе. Я повесил их в храме в качестве подношения Юноше. Я возьму их, если ты хочешь. Пойдем!
— Тебе не нужно доказывать мне, что ты говоришь правду! — ответила Илна. — Конечно, я тебе верю.
— О, пойдем, — подключилась Мерота, дергая Илну за рукав. — Там прелестная статуя, вот увидишь. И она из настоящего золота!
Чалкус рассмеялся и взъерошил девочке волосы. — Когда у тебя сквозь пальцы утечет столько золота, сколько утекло у меня, дитя, — сказал он, — в тавернах и, возможно, в менее подходящих местах, тогда ты лучше поймешь, насколько это незначительная вещь. Но да, дорогая, давай посмотрим на статую, потому что она очень красивая.
Илна обошла бассейн, двигаясь между ними; Мерота держала ее за левую руку, а теплые пальцы Чалкуса лежали у нее на талии. Он сказал: — Юноша — я имею в виду самого человека — похоронен в кургане, куда ты пришла. Неудивительно, что именно так ты смогла присоединиться к нам без… Он виновато улыбнулся, и быстро описал круг в воздухе правой рукой, прогоняя остальную часть мысли прочь.
— Ты не должен говорить «похоронен», Чалкус, — сказала Мерота тоном школьного учителя. — Она подумает, что Юноша мертв. Она серьезно посмотрела на Илну и объяснила: — Видишь ли, это не так. Он спит в кургане в хрустальном футляре. Он восстанет, когда настанет время привести все человечество в Рай.
— Да, это так, как ты так говоришь, дитя, — отозвался Чалкус. Его тон был не таким пренебрежительным, как слова, но почти. — И ты обладаешь глубокими знаниями, а я всего лишь моряк, так что я не сомневаюсь, что ты права. Но... Он замолчал и снова обнял Илну. — Я не могу представить себе другого Рая, чем снова быть вместе с моей любимой. Так, как сейчас.
Илна высвободила свою руку из руки Мероты и обеими руками обвила Чалкуса. Она обняла его; она никогда не думала, что снова почувствует эти перекатывающиеся мышцы. Да, действительно, это Рай. Она отступила назад. — Чалкус? — Как вы сюда попали?
Моряк пожал плечами. — Я не священник, любимая, — ответил он. — Здесь нет никаких священников, хотя я не придаю этому особого значения. Я полагаю, мы здесь потому, что так захотел Юноша. Я, Мерота и ты, все трое.
Они подошли к входу в храм. Колонны поддерживали соломенную крышу. В ограждении с прочными стенами, за колоннами была дверь из досок светлого букового дерева, соединенных накладками из орехового Дерева Жизни. Как и все остальное в здании, столярные изделия были простыми, но отличного мастерства. Илна слабо улыбнулась. На самом деле, это было очень похоже на одну из ее собственных тканей.
Чалкус открыл дверь. Стены на ширину ладони не доходили до конической крыши, но все же были выше свеса крыши, так что единственным источником света был дверной проем. Статуя в центре маленькой комнаты, тем не менее, сияла, гладкая, теплая и успокаивающая. Это был обнаженный молодой человек, протягивающий руки, словно предлагая щедрость тем, кто приближался. На крючке рядом с дверью на мотках бечевки висели меч и кинжал Чалкуса, поскольку, насколько помнила Илна, он никогда не носил пояса с мечом. Он снял меч и засунул ножны из акульей кожи за пояс; его пальцы ласкали изогнутую роговую рукоять.