Дед, не нашедший цыганку в условленном месте, двинулся в сторону табора и только после этого заметил дым, поднимавшийся над верхушками деревьев. Как он бежал навстречу Розе, как боялся ее потерять – известно одному ему. Заметив Розу, он едва успел поймать падавшую без сознания девушку.
- Брось! – кричал Иван, боясь потерять возлюбленную навсегда.
- Сама умру, но его – спаси, - прошептала она.
Ивану удалось спасти и невесту, и зеркало. На машине они доехали до ближайшего города, оттуда – на автобусе до крупного областного центра, где и было решено остаться. Еще четыре года дед ждал, пока Роза достигнет совершеннолетия, прежде чем коснуться ее хотя бы пальцем. Все это время они жили в одной комнате точно брат и сестра. Иван устроился на завод, помог сделать новые документы для будущей жены. Через год после свадьбы у них родилась Зара, моя мама, а еще через 28 лет появилась внучка – я.
Свое детство я провела в доме Ивана и Розы, - мама часто болела, и у нее не хватало сил, чтобы смотреть за мной. Я любила ее, но мало помнила – кровать, белые простыни, бледное худое лицо. И вот однажды, когда ей стало чуть легче, мама отвела меня в большую комнату. Мы встали напротив зеркала, глядя в свое отражение, и вдруг она пробормотала пару непонятных слов.
- Подвинься поближе, не бойся, - Зара тихонько подтолкнула меня вперед. Я удивленно обернулась на нее, снова вернулась к старому зеркалу и вдруг открыла рот от неожиданности. На меня смотрела мама, но там, в Отражении, это была цветущая женщина. Болезненная худоба исчезла; лихорадочный нездоровый румянец покинул лицо, по плечам рассыпались тяжелые кудри черных волос.
Я снова обернулась назад, но изменения коснулись только отражения. К сожалению, Заре лучше не стало, однако злое стекло упорно продолжало обманывать, подсовывая другую картинку.
- Привет, - вдруг улыбнулась моя копия и помахала рукой, а я закричала со страха, пряча лицо в ладони. К встрече с собой я еще не была готова.
На крик спустилась бабушка. Она буквально затолкала маму в комнату, заперла дверь на замок и долго ругала ее, выкрикивая бранные слова на цыганском языке, пока дед не увел Розу в комнату. Завидев меня, она вырвалась из объятий мужа и бросилась навстречу.
- Пообещай мне, слышишь, Рада, что больше никогда не подойдешь к этому зеркалу, - взмолилась бабушка, устраиваясь напротив на коленях. – Это очень, очень опасно. Когда наступит время, я сама расскажу.
В тот момент я была готова поклясться всем на свете: проклятое зеркало вызывало дикий ужас, а мамино таинственное преображение сильно пугало. Я еще не знала, что оно не искажало действительность, а показывало другой мир – тот, в котором мама была здорова.
этого случая Заре становилось только хуже. Я почти забыла случившееся, лишь изредка улавливая во сне отголоски той истории. Спустя три месяца ее не стало; через год умерла бабушка. Мы остались втроем: дед, отец и я.
В те времена я часто запиралась в комнате, не желая рассказывать никому о боли и одиночестве, пока однажды, глотая горькие слезы напротив зеркала, не уловила странное движение в собственном отражении.
- Бахталэс, - произнесло оно, и с тех пор я перестала быть одинокой.
Утром я первой спустилась на кухню и принялась готовить завтрак, тихонько позвякивая посудой. Когда на столе появилась тарелка с блинами, вишневое варенье и кофе, в комнату вошел папа.
- Привет, дюймовочка, - улыбнулся он, захватывая меня в медвежьи объятия. На пороге отчего дома я появилась поздним вечером и потому мы не успели толком поговорить. Дима, которого я хотела представить сегодня отцу, еще не приехал, и у нас было время побыть наедине.
- Ты точно уверена в своем решение? – затянул он знакомую песню, а я закусила губу, отвернувшись к окну. Папины тревоги были вполне оправданы, все-таки он вырастил меня практически в одиночку, и теперь отцу предстояло отдать дочку замуж за человека, который ему абсолютно не нравился. Тут я усмехнулась – вряд ли кто-то из моих поклонников мог заслужить папины теплые чувства. Ревность родительская, обыкновенная.
- Давай ты пообщаешься с ним вживую, а потом вернемся к этому вопросу? – предложила я компромисс, намазывая блинчик вареньем и передавая его папе. Он сложил губы в тонкую суровую линию, но не стал вдаваться в дальнейшие обсуждения.
Мы просидели на кухне до обеда, рассказывая о своих делах. Больше, конечно, я слушала отца, потому что моя жизнь в последнее время превратилась в рутину. Новые заказы, подготовка коллекции, преподавание в школе шитья – первое время я не могла нарадоваться такому объему работы, а сейчас чувствовала, что силы потихоньку покидают меня.