Тут появились и остальные – образцово скромные эльфы, вполне раскованный Маркус и шут с аллелью в руке. Как обрадовался хозяин! Похоже, тот уродливый менестрель с ангельским голосом был последним…
Они поели супа с хлебом, а заметно проголодавшиеся мужчины и с колбасой вприкуску. Лена, как всегда, наелась быстро, да и сытным суп был, наваристым да жирным. Было здесь еще трое постояльцев, они появились, когда ловкая служаночка поставила на стол огромный чайник и миску с засахарившимся темным медом. Надо было видеть, как обрадовались сластены-эльфы. Лена пила чай, в котором доминировала мята, и думала, что если в их комнате нет горшка, на двор придется бегать каждый час из-за этой мяты, а если есть, придется просить мужчин отгораживать уголок, потому что она не собиралась позволять им спать где-то в конюшне. Это при ней они такие смирные, а кто знает, что может случиться… Тем более что хозяин сначала на Лену посмотрел, а потом бросил на одного из постояльцев взгляд, информативный больше, чем статья в энциклопедии. Шут провел пальцами по струнам, вызвав небольшое оживление. Служаночка выскользнула за дверь – народ собирать, и народ собрался быстро, хотя и самая пахота, да вот не выспаться-то можно, а вот пропустить такую редкость, как менестрель… да еще сопровождающий Странницу – это ни за какие коврижки…
Голос шута не был ангельским, хотя он порой умудрялся чисто брать высокие ноты. Лена бы сказала, что у него драматический тенор, если бы не сопровождался этот тенор некоторой подсаженностью, словно был усталым, перетрудившимся, и это придавало ему свой шарм. Не менестрель-профессионал, а кто-то свой, обычный, домашний вдруг взял в руки аллель да запел незнакомую красивую балладу, грустную-прегрустную, потому что про несчастную любовь королевской дочери и простого конюха.
Менестрель был интереснее Странницы. Лене кланялись, вежливо и даже приветливо, на столе появлялись привычные дары в виде свежего хлеба, или только что выдоенного молока (Маркус и эльфы выдули его зараз, да и шут не отказался, а Лена терпеть не могла парное молоко), или аккуратной головки желтого мягкого сыра… Лена улыбалась и с признательностью кивала, практично прикидывая, на сколько хватит провизии, потому что супы из тощих зайцев с картофельным порошком она не любила. Какая-то женщина, виновато кланяясь, положила Лене на колени пару длинных шерстяных носков, что было очень кстати, старые уже негде было штопать.
А шут пел, и это доставляло ему удовольствие, может быть потому, что доставляло удовольствие Лене. Ей нравилось его слушать, и как бы ни изощрялись в остроумии эльфы, им тоже нравилось. В конце концов он устал, сиплость в голосе стала явственнее и он решительно отложил аллель. Зазвенели монетки, люди благодарили за доставленную радость, ведь так давно они не слыхивали песен, менестрели чаще эльфы, а им сейчас не до музыки, да и запрещают им просто так шляться…
Тут оживился тот самый мужчина, на которого выразительно кивал хозяин, и поинтересовался, есть ли у эльфов подорожная.
– Нет, – ответила за них Лена, – кроме той, что могу дать я. Достаточно будет, что они мои спутники?
– А откуда они, Светлая?
– Из Трехмирья, – любезно отозвалась Лена, – и это очень далеко отсюда. Впрочем, если наше присутствие кому-то мешает, мы можем покинуть ваш мир немедля.
Под тяжелыми взглядами посетителей стушевался бы даже Гарвин, а уж этот увял, как осенняя полынь, и забормотал, что нет, конечно, Светлая кого угодно может брать в спутники и вообще…
Утром они, конечно, ушли. Поздним утром, потому что долгонько задержались за разговорами, а потом отсыпались. Эльфы на всякий случай помалкивали, а если уж к ним обращались прямо, отвечали весьма политкорректно, что было удивительно для невоздержанного на язык Милита и не любившего людей Гарвина. Выспались они неплохо, в распоряжении Лены была кровать, а мужчинам настелили на полу приличные тюфяки с теплыми одеялами и мягкими подушками. И горшок очень даже пригодился…
Шли молча, но в конце концов Гарвин признался, что впервые видел людей, которые были на стороне эльфов.
– Это тот мир, с очередью на эшафот, – сказал шут уверенно. – Сюда ты и хотела, да, Лена? Это правильно. Но вообще, если мы попадем в какой большой город, надо на всякий случай обзавестись подорожными.
Гарвин презрительно фыркнул.
– Ага, – согласился Маркус, – понятно, что ты всю стражу простым движением бровей разметать можешь, а зачем? Нарываться – это глупо, а ты вроде всяко уже вышел из подросткового возраста. Я б еще Милита понял…
Милит проворчал нечто и предложил шуту:
– Ты мой меч тащишь, так давай я хоть аллель твою понесу. А то менестрель с мечом, да еще с таким большим, – это очень уж неправдоподобно. Да не бойся, не сломаю. Я даже когда-то играть учился… только не научился. Терпения не хватило. Да и голос…
– Хуже, чем у гуся? – невинно поинтересовался шут, снимая с плеча футляр. – Я почему о подорожной говорю: эльфа, который поднял бунт, не нашли еще. Кто говорит, что он погиб, а в основном в это не верят. Стражники очень уж не верят, потому и шерстят всех эльфов подряд, особенно голубоглазых.
– И тебя пошерстят, – пообещал Гарвин.
– А я эльф? Или кто-то заподозрил во мне эльфа?
– Проще простого проверить – на уши глянуть.
Они принялись традиционно перепираться и надоели даже Гару, и он с разбегу прыгнул передними лапами на спину Гарвину. Тот удержал равновесие, но пробежался несколько шагов с сильным наклоном вперед…
* * *
В маленьком городе Лена прикинулась простушкой (без малейшего труда) и явилась в магистратуру с просьбой выдать подорожную для сопровождающих ее мужчин. У местной администрации был шок. Но Лена уперлась и бумагу получила-таки, настояв, чтобы в ней были даны приметы всех четверых, желательно особые, тут и шрам на виске шута пригодился, и шрам на лбу Милита, и покалеченное плечо Маркуса, и у Гарвина нашлась примета в виде извилистого тонкого шрама на предплечье. Елейным голоском Лена поинтересовалась, нужна ли подорожная ей или так обойдется, и покинула заведение.
Она твердо знала, чего хочет: встретить главного эльфийского бунтаря, если он жив, и встретила примерно через три недели. Когда к их костру вышла группа утомленных эльфов Лена поняла: он. Гару повилял хвостом, вместо того чтоб строжиться. Вот ведь свин лохматый, мгновенно оценивал настроение Лены: она не испугалась, и пес тут же решил, что это друзья.
– Не найдется ли у вас немного еды для усталых путников, братья? – спросил один. Маркус нахально принял обращение на свой счет и принялся доставать из мешка хлеб, колбасу, сыр и мед, потому что еды в котелке на всех не хватило бы. Мужчины подвинулись, давая место у огня, и только тут эльфы заметили Лену, однако не узнали: она была закутана в плащ.
– Прости, уважаемая, мы не увидели тебя, – извинился один. – Не сердись, мы просто очень устали.
– Еще бы, – кивнула Лена, – невозможно не устать, постоянно уходя от погони. Не хватайтесь за оружие. Я искала именно тебя, Дарт.
– Дарт? – присвистнул шут. – Понятно.
– Зачем ты искала именно меня? Ведь не для того, чтобы сдать стражникам?
– Разве они позволили бы мне? – кивнула Лена на Милита и Гарвина. – Нет. Я хотела посмотреть на эльфа-бунтаря.
– Смотри, – разрешил он, – хотя сейчас я выгляжу не особенно привлекательно. Этот шрам меня не красит. Ты хотела только посмотреть или что-то спросить? Зачем я подбил эльфов на восстание?
– Это я как раз понимаю. Но может быть, сначала поедим? Мы тоже проголодались. Нет, Маркус, я обойдусь хлебом и сыром, мужчинам нужнее сытная еда.
– И мед, – непререкаемым тоном заявил Милит. – Обязательно несколько ложек меда. Не волнуйся, меда у нас много.
– Мы избавим вас от необходимости тащить такую тяжесть, – пошутил Дарт. Был он, против ожиданий, немолод, хотя по рассказам создавалось впечатление об этаком Данко юных лет. Ели они жадно, хотя и аккуратно, не отказались ни от сыра, ни от колбасы, ни от меда. Дарт извиняющимся голосом сказал: