– Гарвин?
– Здесь я, – нормальным голосом откликнулся эльф. – Эй, расступитесь, пусть убедится, что со мной все в порядке.
Милит отодвинулся, и Лена увидела Гарвина, с комфортом устроившегося неподалеку. Он полусидел на одеяле, оперевшись спиной на пару мешков, голый до пояса с пластырем на груди. На пластыре проступила кровь.
– Это нормально, – заверил Маркус. – Она же не сразу останавливается. А там не бинты, всего-ничего. Вот скоро перевязку ему делать будем, сама убедишься.
– Лена, опасности нет, – подтвердил шут. – Ночью он спал плохо, а сейчас вроде ничего.
– Конечно, плохо, – пожал плечами Гарвин и даже не скривился. – Тебя бы так исцелить, вовсе не спал бы. Одни кошмары после этакого в голову лезут. Причем самые жуткие.
– Это был нож для меня?
– Для тебя, – кивнул Милит.
– Гарвин…
– Давай ты меня потом благодарить будешь? – предложил он. – Когда поправишься и соображать начнешь.
– А кто?
– Обычный наемный убийца. Нанят здешним верховным магом.
– Не обычный, а очень хороший, – проворчал шут. – Гарвин, посмотри, мне не нравится, как она выглядит. И жар у нее. Звездочка ничем не была смазана?
– Была, – вздохнул Милит, – но противоядие у него было, сейчас она его выпьет. Шут, не бойся, это действительно противоядие. Он не смог бы соврать, даже если бы очень-очень захотел.
– Он мог верить, что это противоядие.
– А я проверил, – сообщил Гарвин. – Думаешь, не умею? Умею. К тому же попробовал на себе, потому что нож тоже был смазан. Аиллена, полукровка от тебя ни на шаг не отходил, даже по нужде, так что мы сами тут разбирались.
– Вы его…
– Нет, – поспешил прервать Маркус, – жив. Не совсем здоров, ты уж прости, я не сдержался, навешал ему основательно, но ничего, жить будет. И рассказывать людям, что маги поручили ему убить Светлую. Пить хочешь?
– Пить – нет, – мрачно сказала Лена. Маркус хихикнул, а шут шикнул на него, помог ей подняться – голова немедленно поехала в неизвестном направлении, да так, что она едва на ногах удержалась, тут же начался пожар в руке, там горело, а всему остальному было ужасно холодно, ее трясло, не горячий чай, ни одеяла не помогали. Промучившись с ней до вечера, мужчины устроили военный совет.
– Нужен нормальный лекарь, – заключил Маркус, – а не я. Гарвин, не обижайся, ты ведь вроде…
– Не лекарь, – не обиделся Гарвин. – Я целитель, а в прочем разбираюсь не лучше тебя. И хуже ее. Надо идти.
– Ну, ее-то мы понесем, а ты?
– А я сам пойду, – удивился Гарвин. – Сейчас еще вряд ли, а завтра пойду. Только если не быстро. Это, – он показал себе на грудь, – болит не смертельно, вот после… хм… исцеления мне не особенно хорошо, потому бегать и не смогу… И наверное, груз нести не смогу. А передвигаться – запросто.
– Надо тебе палку вырезать, – предложил шут, – все-таки легче.
– Палку так палку, – согласился Гарвин, – и правда. Вам придется и ее нести, и вещи…
– Можно я помогу нести вещи? – раздался откуда-то из кустов незнакомый голос. Головы повернулись в ту сторону.
– А чего ж? Пусть тащит. Если вы так уверены, что его заставили попытаться ее убить…
– Заставили, Проводник. Только не очень хорошо. Как мне кажется, хорошие убийцы с пятнадцати шагов попадут неподвижно стоящей женщине не в руку, а в горло.
– Естественно, – кивнул шут. – Он и противиться заклятию не мог, и осознавал, что делать этого нельзя.
– Уверенно говоришь, – фыркнул Милит. Шут серьезно посмотрел на него:
– Говорю о том, что знаю.
– Может, мне еще перед ним извиниться? – проворчал Маркус.
– Это еще зачем? – хором возмутились все, и шут первый. Лену напоили очередным отваром, поэтому ночью она спала, но снилась всякая пакость, и даже сквозь эту пакость она чувствовала, как болит рука. Утром она чувствовала себя совершенно ужасно, даже плакать не было сил, когда Маркус делал ей перевязку.
Шли они медленно, приноравливаясь под Гарвина, двигавшегося вроде бы ровно, однако всерьез опиравшегося на палку. Высокий и на редкость симпатичный мужчина тащил сразу три мешка, включая и рюкзачок Лены. Лену несли по очереди, конечно, дольше всех Милит. Он бы ее и вовсе из рук не выпускал, и утомленным не выглядел, и безуспешно пытался доказать, что он способен нести ее весь день и не устать, он эльф, и не самый слабосильный эльф…
К городку они вышли к середине второго дня. Лена уже почти ничего не соображала, и не знала отчего: то ли от отчаянной боли в руке, то ли от чего другого. Ее лихорадило, болела голова, ломило суставы – как при гриппе. Мужчины подобрались: опознавательного знака в виде черного платья Странницы не было, просто группы из людей и эльфов несет раненую женщину. Их почти сразу направили в лучшему лекарю в городе, и именно там, в своеобразной приемной наемный убийца впервые рассказал. как глава совета магов приказал ему убить Далену Светлую. Лекарь осмотрел ее и не без облегчения перевел дыхание.
– Ничего страшного. Есть у меня подходящее лекарство, два-три дня – и она пойдет на поправку.
Он напоил Лену прохладным травяным отваром, сделал перевязку, очень ловко, аккуратно, почти не причиняя боли, похвалил того, кто зашивал рану, и уложил ее в собственной спальне на собственную постель, посадил рядом жену (она же медсестра и сиделка), а шут сел сам. Вдвоем они несколько раз обтирали Лену влажными салфетками, причем, судя по запаху, смоченными не водой, а тоже травяным настоем, в четыре руки поили лекарствами, ни на минуту не оставляя ее одну.
И действительно через день жар спал совершенно, как не было, а рука болела уже не так сильно, особенно если ей вовсе не двигать. Лекарь был чрезвычайно горд собой: не каждый день доводится лечить Светлую. Шут выглядел, наверное, хуже, чем сама Лена. Он спал по-собачьи вполглаза, прикорнув тут же на стуле, отказывался даже на пол прилечь, где жена лекаря постелила тюфяк. Он боялся выпустить ее из виду и не заметить, если ей что-то понадобится.
Гарвина тоже полечили, но с меньшим энтузиазмом. Как сказала жена лекаря, если эльф не умер сразу, он поправится быстрее любой собаки, раны у них порой на глазах заживают. Как оказалось, во время восстания Дарта здесь тайно лечили раненых эльфов. Гарвин, похоже, так и не мог переварить, что люди помогают эльфам по зову души, а не вынужденно, но надо признать, разговаривал со здешними совсем не так, как с людьми в других мирах.
В городе уже знали о гнусных происках совета магов. Волна казней после восстания эльфов не возмутила этот мир так, как решение убить Странницу. И город гудел, причем стража вовсе не рвалась разгонять недовольных, а местное чиновничество сидело за семью замками и носа на улицы не высовывало. В городке был свой маг, которого Милит едва спас от разъяренной толпы, потому что этот маг (так, чепуховый, раз в году дождь вызвать может, а потом целый месяц отлеживается от напряжения) был возмущен не меньше самой толпы. Убить Странницу! Обречь на гибель целый мир! Пролить кровь Светлой…
Никто не знал, к чему это может привести, здешняя история не сохранила ничего похожего, но табу имелось и здесь: над Даленой Светлой нет ни королей, ни магов, помогать ей – святой долг каждого, обидевший ее страшнее людоеда и отцеубийцы. Можно перевешать сотни людей и тысячи эльфов, но покушаться на жизнь Светлой…
Для этого не было слов. Маркус был уверен, что через пару недель, как не раньше, весь этот мир будет знать о преступлении совета. И совету не завидовал. А Лена представляла себе, что может сделать в случае смертельной опасности маг, и тем более группа магов, с толпой…
– Ну, – удивился Гарвин, – не думаешь же ты, что мы совсем уж ничему Дарта не научили? Впрочем, мы могли бы ему и помочь. Это, конечно, прямое вмешательство, которого ты не хочешь, но я бы с удовольствием размялся. Хотя бы чтоб избежать лишних жертв. Как думаешь?
– Не знаю, – не без истерических ноток в голосе ответила Лена. – Не знаю! Не хочу жертв! Не хочу, чтобы потом говорили, что Светлая натравила своих эльфов на людей! Ты не догадываешься, что слово «маг» может быть опущено?
– Ну как хочешь. – сдался Гарвин. – Нет так нет.