Это, собственно, Гарвин и сделал. Вино, правда, получилось плохое, но Гарвин заставил шута его выпить, тот, кривясь и плюясь больше, чем требовалось, выпил, и даже расстройства желудка у него не было. А вечером Лена и Гарвин засиделись у костра, все уже расползлись спать, и шут – первым, потому что винцо у Гарвина получилось хоть и кислое, но забористое.
– Ты нарочно?
– С вином? Нет, старался не очень, вот и все. Не бойся, не будет даже похмелья. С чего там? Детская порция. А твой шут умеет пить. Проспится – и все.
Лена потрогала приколотый на платье цветок. Поплыл легкий аромат.
– Ну, – понял намек Гарвин, – то он, а то я… Так я не умею. Тонкое целительство ведь и есть преобразование. Понимаешь? Разрезанная кожа преобразуется в целую, например.
– Понятно.
– Что тебе понятно? – спросил с горечью Гарвин. – А тебе понятно, что я в деревне изменял воду в колодце, и люди начинали умирать через пару дней? И очень нелегко умирали. За пару дней всякий хоть раз да пил воду. А еще я мог преобразовать твердую землю в зыбучий песок или трясину. Это – тоже преобразование.
– Мне испугаться?
– Тебе? Тебе не надо. Просто я не хочу, чтобы ты думала обо мне лучше, чем я есть. А ты все равно думаешь.
– Ты делал это все ради развлечения? Или там все-таки была война? Война одного против всех? Конечно, Женевская конвенция сочла бы это безобразием и вообще оружием массового поражения, но разве у тебя был выход?
– Только умереть, – повел плечом Гарвин. – Все равно… Аиллена, не надо считать меня хорошим.
– Не считаю. Успокойся. Хороший – Маркус. Или Милит. Или шут. А ты или Владыка – нет.
– Владыка? – обиделся Гарвин. – Ну ты сказанула. Владыка, конечно, не хороший, потому что лучший. Иначе не был бы Владыкой.
– Он, может, и великий, и величайший, но он не хороший. Только я его все равно, наверное, люблю.
– А меня?
– И тебя. Даже больше, чем Владыку.
Гарвин засмеялся и обнял ее за плечи.
– Пустяк, казалось бы, а так приятно. Я тебя дурой называю два раза в неделю, я вообще… некромант и злодей, а ты меня любишь.
– Ну я же дура. Два раза в неделю. А что я смешного сказала?
Гару поднял голову и поставил уши торчком. Гарвин покосился в ту сторону.
– Какая-то женщина идет.
Лена даже поворачиваться не стала: уже заметно стемнело, и она точно ничего не увидела бы. Конечно, давным-давно маги подарили ей острое зрение, но, так сказать, нормально острое, а вовсе не эльфийское. Женщина подошла к костру минут через десять.
– Доброй ночи, путники. Не позволите ли погреться возле вашего огня?
– Здравствуй, – отозвался Гарвин почти радушно. – Располагайся. Не хочешь ли супу, Ищущая?
Лена подскочила, вызвав усмешку на лице эльфа.
– Супу? Охотно. Почему ты так испугалась, сестра? Ведь ты та, которую эльфы называют Аилленой?
– Та, – ответила Лена со смесью настороженности и вполне эльфийского высокомерия. Набралась. Дурной пример заразителен. Гарвин подавил очередную усмешку, выливая остатки супа в миску и подавая ее Страннице. Гару проводил миску грустным взглядом и уронил голову на лапы. Лена достала из мешочка сухари и на сладкое – медовые пряники. Странница с аппетитом стрескала суп, хрустя сухарями, напилась чаю с пряниками и очень довольно улыбнулась.
– Спасибо. Как-то не получилось с утра поесть, проголодалась, как волчица. Не надо смотреть на меня так опасливо, сестра. Что тебя тревожит?
– Не верю в случайные встречи такого рода.
– А кто говорит, что она случайная? Я шла к тебе.
– Что-то случилось или я опять чем-то не угодила ордену Странниц?
– Ордену? Хм… Интересно. А ведь и правда – своего рода орден… У нашего… ордена нет каких-то правил, так что ты не могла ему не угодить. Ничего не случилось. Просто хочется поговорить. Нет, эльф, ты можешь остаться. Я ведь вижу, что ты волнуешься за нее. Никаких секретов. А можно мне еще чаю?
– У нас и вино есть, – сообщил Гарвин. – Нет, Аиллена, нормальное вино. Милит целый мех прихватил в том трактире, помнишь? Розовое густое вино. Налить?
– Обязательно, – согласилась Странница. – Хорошее вино – это всегда радость, а плохого вина эльф не посоветует. Ты заметила, сестра, что у эльфов вкус существенно лучше, чем у нас?
– Заметила. Наливай, Гарвин. И себя не обдели.
– Обижаешь, – хмыкнул Гарвин, – чтоб эльф себя обделил – это уже сказки. Я не стану вам мешать… но если не возражаете, все же посижу здесь.
– Мешай, – разрешила Странница. Она была некрасивая, высокая и худая (Лена слегка позавидовала), с густыми вьющимися волосами, примерно лет пятидесяти на вид. Плюс-минус триста лет. Плюс, конечно, что уж там… – Ты все-таки вступила на Пути. Они звали тебя, да? Так всегда происходит. Ты подобрала себе компанию – это редко.
– Зато удобно. Зайцев ловят, суп варят, тяжести таскают, дрова собирают.
– Это были фазаны, – поправил Гарвин, – а не заяц.
– Ты кому врешь? – засмеялась женщина. – Мне – не надо. У нас не бывает слуг, а вот друзья, которые берут на себя заботу о нас, бывают. Правда, редко, чтобы много, ну так и ты у нас особенная. За несколько лет сделала столько, что о тебе пошел слух по разным мирам.
– Ага. Хожу и Равновесие нарушаю.
– Послушай, эльф, она всегда такая колючая? Ты вольна делать то, что считаешь нужным, сестра, над тобой никого нет, кроме твоего долга. А уж в чем он заключается, ты тоже выбираешь сама. В конце концов, все мы стараемся немножко улучшить мир. Мы осторожно, а ты не мелочишься. Что там рассказывают про эльфа, которого ты наделила магией?
– Сказки, – пожала плечами Лена. – Я, как оказалось, могу жизнь даровать, а вот насчет магии возникают сложности. Зато я могу ее восстановить. Вернуть утраченное.
– Ах вон как! Да, верно. Очень возможно, что ты можешь ее пробудить.
– Магия в латентном состоянии? А так бывает?
– Очень часто. У эльфов так особенно. А чаще всего в тех немногих мирах, где магию считают преступлением. Люди сознательно или подсознательно давят ее в себе. То есть люди и эльфы. Кто знает, может быть, тот эльф – как раз такой случай.
– В таком случае я восстановила Равновесие, а не нарушила его.
– Узнаем лет через сто, – кивнула Странница. – Камень в пруд ты бросила, а уж как пойдут круги, судить рано. Ты не маленькая, понимаешь, что даже самый благой поступок может обернуться катастрофой, а то, что кажется чуть не преступлением, может оказаться выходом из критического положения.
– Вы боитесь катастрофы и не вмешиваетесь? – поинтересовался Гарвин. – Не делай ничего, чтобы не сделать худшего?
– Пожалуй, так. Ты ведь уже довольно много прожил, эльф? Ну так и сам подумай, останется она такой же, как сейчас, через триста-четыреста лет.
– Я приложу все силы, чтобы осталась, – словно соглашаясь, кивнул Гарвин. – Ты догадалась, что я тот самый эльф, при виде которого одна из твоих сестричек чуть не обделалась?
– Нет, не догадалась… Спасибо, что предупредил. То-то я чувствую неприязнь за твоей любезностью.
– Неприязнь? – удивился он. – Ошибаешься. Никакой неприязни. Нормальная такая здоровая ненависть. У тебя свои Пути, а у нее – свои. Она – Аиллена, а ты всего лишь Делен. А я эльф-некромант, и я все сделаю, чтобы не дать вам сбить ее с ее Пути.
– Ты знаешь, каков ее Путь?
– Откуда? Но пока она идет, она идет по своему Пути. И над ней нет ни королей, ни магов, ни богов. И уж тем более нет вашего… ордена.
– Ты веришь в легенды об Аиллене?
– Приходится, – засмеялся Гарвин. – Видел, знаешь ли, в действии. Эй, Аиллена, не в том смысле видел! Хотя… хотя признаюсь, в том – тоже.
– Гарвин!
– Волосы ты мне потом повыдергаешь, – предложил он, – или там глаза повыцарапаешь. Попозже. Когда я тебе объясню, зачем это сделал. Могу и сейчас. Хочешь?
– Нет, – тут же отказалась Лена, чувствуя, что краснеет. Вот ведь… никакой стыдливости по определению. Она что, вовсе не имеет права на личную жизнь без того, чтоб кто-то ее контролировал? Эротоман чертов! Ох, да лучше б эротоманом был, а то ведь с научно-исследовательскими целями подсматривал, мерзавец. Выцарапыванием глаз он точно не отделается.