— Как не работает?
— С тех пор, как в него смотрелся старик Менандрэ, оно больше ничего не показывает. Сломалась игруха.
Ника произнесла мысли вслух:
— Но Фрост, то об этом не знает. Или в дневнике написано, как его починить?
— Не имею понятия, фря. Я ни про какой дневник ничего не знаю. Я лишь укладывал камни и собирал огнецветы для дурного старика.
— Отведи меня к зеркалу.
Варпо причмокнув, сказал:
— Так бы сразу и сказала, что тебе именно оно нужно. А я-то думал ты извращенка и мы побалуемся.
— О, небеса! — звонко произнесла Верис. — Я думаю, кого ты мне напоминаешь. Моего приятеля! Ты такой же противно-пошлый, как Дин.
— О, он тоже тролль?
— Да. Только в человеческом теле.
Варпо внимательно посмотрел на спутницу, приподнял штанину, оголив лохматую щиколотку, спросил:
— Тебя точно не возбуждает моя нога?
Поднимая с земли камень, Ника прорычала:
— Церррррр-ра-топ…
Глава пятнадцатая «Зеркало правды»
Низкое небо, изъеденное червоточинами, угрожало пролиться дождем. Деревья в благодарной молитве поднимали вверх дрожащие ветви. Господствующий лес негостеприимно шумел редеющими макушками. Худой силуэт Грегори Фроста сливался с фоном грозовых облаков. В душе маджикайя было столько же смятения, сколько ненастья в настроении погоды. Холодный ветер играючи трепал волосы и развевал плащ. Фрост был похож на выпущенную на свободу подневольную птицу. Он дышал полной грудью и наслаждался простором.
Заложник времени бросил взгляд под ноги: первые признаки тлена коснулись пушистого мха и травы. Как и молодость этих растений, вместе с памятью сигнатурного маджикайя исчезали и его экстраординарные способности. Грегори понимал, что каждое воспоминание, растворяющееся в забытом прошлом, стирает все его знание и умения. Запасы пентаграмм и символов уменьшались с каждым прожитым днем, словно безжалостный ластик бесталанного художника стирал величайшее из сокровищ — человеческую память.
Фрост раскрыл дневник Ментора Менандра, его пальцы заскользили по чужим воспоминаниям. Словно желторотый щебечущий слеток, перед глазами всплыл образ наивной девочки, для которой борьба за справедливость оказалась превыше многолетней ненависти. Грегори поймал себя на мысли, что по-хорошему завидует подобному простодушию. Маджикаю стало не по себе. Фрост видел, в каком обмане росла Никария Верис, и он сожалел о том, что сплел несколько узоров на паутине всеобщей лжи. Хотя, сейчас, стоя в паре метрах от Зеркала Правды, маджикай понимал, что поступил правильно, так бесславно сбежав от девчонки, оправданно не доверяя своему прошлому. Несмотря на то, что теперь было трудно представить, что он совершил хоть одно злодеяние, маджикай понимал, что способен на это. Рисковать жизнью Ники Грегори не собирался изначально, заведомо выписывая из дневника ложные ориентиры. Обмануть девчонку и сбежать при первом удобном случае, оказалось несложно. Добрая, наивная Никария — уставшая от жизни не меньше самого Фроста. Именно из-за этого, маджикаю никак не удавалось избавиться от ощущения бесчестности своих действий.
Фрост подошел ближе к огромному зеркальному полотну, обрамленному безликим багетом. Доминирующим эффектом был лишь разноцветный фьюзинг. Оплавленные элементы стекла, словно рельефная резьба, в деталях представляла самые яркие эпизоды из жизни маджикайя создавшего Зеркало Правды. Вверху старик Менандр вершит заклинание, чуть ниже отливает зеркало, в середине заключает договор с рогатыми джинами, а в самом низу приносит в жертву человеческого младенца. Грегори посмотрел на свое мутное отражение. Он вспомнил то, как приобрел разрушившие его жизнь знания, как впервые переступил порог между мирами и стал сигнатурным маджикайем. Мужчина выдохнул и прочитал то, что действительно было зашифровано в дневнике Ментора Менандра — заклинание активации:
Зеркало молчало.
Фрост повторил заклинание — четко и с большим выражением выговаривая слова.
Тишина.
Мужчина посмотрел на стеклянную фигурку младенца и понял, что зеркалу нужна жертва. Фрост вытащил из кармана перьевую ручку, которой обычно делал записи. Осторожным движением, маджикай резанул по руке и оставил червленые отметины на зеркальной глади.
Отражение ожило, отбросив воспоминания на пару дней назад, в тот самый момент, когда Грегори впервые после пробуждения встретил Никарию Верис.
Черные кроны деревьев сомкнулись над головой Фроста. Маджикай сделал новый порез, превратив пятна крови в хаотичные линии на стекле. Зеркало снова показало признаки жизни. Но это было слишком близкое прошлое, чтобы получить все необходимые ответы. Мужчина начал развязывать расписные ленты с браслетов, прекрасно понимая, что чем дальше он находится от дома на Благополучной улице, тем больше у него шансов распрощаться с жизнью. Чувствуя это, зеркало, задрожало, отчаянно грозя разлететься вдребезги, будто невидимая сила рвалась из безмолвных тисков отражений.
Грегори заорал от боли.
Пронзительный крик воспоминаний.
Водоворот событий увлекал все глубже.
— Неееееееееет!
Все, что Фрост хотел знать, осиновым колом ударило в грудь. Он упал на колени, лишившись последней надежды на спасение из пут ложных обвинений. Маджикай смотрел на свое отражение и понимал, что позади не осталось практически ничего, что было возможно утаить.
Когда жизненные силы Грегори почти иссякли, он увидел в отражении знакомый силуэт.
— Ника… — прошептал Фрост, обрадовавшись ее появлению и разочаровавшись одновременно.
— Варпо, вытащи его оттуда, — послышался столь надоевший за последние дни голос.
Могучие синие лапы, выдернули маджикайя из зеркальных объятий. Фрост понял, что теряет сознание. Сложно описать тот ужас, который испытывает человек, засыпающий каждый вечер с мыслями, что проснувшись утром, не сможет вспомнить своего имени.
Грегори не хотел забыть увиденное.
— Верис, не дайте мне уснуть. Не дайте мне уснуть, — сказал он и потерял сознание.
На руках неотступного агента службы охраны — Никарии Верис.
Будучи молодым и менее сметливым, Дин'Ард Репентино частенько оказывался в камерах дома покаяния — за разбой, домогательства или простой дебош. В этот раз он отсиживался по личному приказу нового начальника ОЧП, без протоколов и каких-либо официальных обвинений. Мимо темницы Репентино нарезал круги рогатый элементаль. Фавн то и дело, поглаживал шею, которая почти зарубцевалась после нападения. Чач Далистый, спустившийся в подземелье, вот уже минут десять стоял возле камеры, беспокойно поглядывая на часы.
Дин не выдержал и, подсочив с кровати, спросил:
— А вам, вообще, голубки, не стыдно здесь вместе появляться?
Фавн зарычал и в пару метафизических прыжков оказался в камере с невидимкой.
— Мерх, ко мне! — приказал молодой начальник.
Элементаль материализовался рядом с хозяином.
— Хороший мальчик, — просюсюкал фавну Репентино.
Далистый сказал:
— Я бы давно тебя вздернул.
— Ой, нет, — усмехнулся Дин, — играйте в эти игры с вашим волосатым элементалем. Я болею за другую команду… начальник.
— А ты я смотрю, привык, что тебя папочка из всех передряг вытаскивает?
— Да, привык.
В подземелье появился Кирран. Взволнованно теребя в руках флэшкарту с постыдным видео, он подошел к Далистому.
— Добрый вечер, — поздоровался Мак-Сол.
— Привет, Кирюша! Заждались тебя! — заголосил Репентино.
Чач вырвал флэшку из рук приятеля невидимки и, как мог, скрывая стеснение, спросил:
— Надеюсь это единственная копия?
Дин вытащил руки через решетку и, опираясь на прутья туманно произнес:
— Надежда умирает последней…
Лицо начальника, которое обычно напоминало морду умирающей антилопы, изменилось — парнокопытное ожило и задумало гадость.