Спустя несколько минут возле этого многоэтажного дома, сданного в эксплуатацию в прошлом году, с облупившейся штукатуркой и покосившемся козырьком у первого подъезда, собирались зеваки. Они снимали на свои телефоны девушку, которая в длинной белой рубахе металась по краю крыши и размахивала руками как крыльями.
— Я могу летать. Я птица! Птица! Я умею летать! — С крыши доносились радостные вопли сумасшедшей. — Я сейчас полечу!
Тихо подъехала полицейская машина. Из нее вышли двое хмурых мужчин среднего возраста в униформе.
— Зачем нас вызвали? — Мужчина, имеющий на лице покрасневшую ссадину, залепленную лейкопластырем, достал сигарету. — Это всего лишь очередной попрыгунчик. Может психушку надо вызвать? Это их клиент.
— Кто пойдет по лестнице? Уверен, что в этом клоповнике лифт не работает. — Второй полицейский забрал сигарету, сделал затяжку, вернул сигарету напарнику, выпустил струю сизого дыма, затем делая движения губами, выпустил несколько дымовых колец. — Мне орел, тебе решка. — Он потряс в сцепленных ладонях монету. — Смотри.
— Я так и знал. — Первый полицейский забрал монету и положил ее в свой карман. — Может подождем пока она сама спрыгнет? Или передумает?
— Мне через два часа на прием к стоматологу. — Второй полицейский презрительно посмотрел вверх, на край крыши. — Думаешь, успеем?
— Я могу летать. — Кричала Марина, стоя на краю крыши многоэтажного дома, и радостно махала зеркалом над своей головой.. — Я птица! Птица! Я умею летать!
— Пошли уже. Чего ждем? А день так хорошо начинался. — Второй полицейский похлопал напарника по плечу. — Я с тобой поднимаюсь. Куда ж я денусь из подводной лодки.
В этот момент с радостным воплем девушка прыгнула вниз…
— Твою налево! — Второй полицейский с досады пнул мелкий гравий, россыпью под ногами. — Накрылся медным тазом талончик к стоматологу. Твою… Теперь опять два месяца ждать приема.
— Ты лучше труповозку вызывай, а то причитаешь, как баба. — Первый полицейский оградил красной лентой место падения девушки. — Скоро народ с работы пойдет. Детей из садов поведут, а тут такое зрелище.
— А что я? — Второй полицейский вздохнул. — Я заявку на труповозку еще по пути сюда оформил. Как чувствовал. Так что будут с минуты на минуту.
Зеваки толпились вокруг и делали селфи на фоне трупа. Под мертвым телом девушки с неестественно вывернутой шеей и расколотой как орех головой растекалась кровь и серые слизистые мозги.
Зеркало без единой трещины лежало в нескольких метрах в стороне возле вывернутого из земли камня, покрытого с северной стороны мелким мхом.
— День как-то не задался. — По серебристой поверхности прокатилась волна. — Интересно, это зачтется мне как самооборона или как полевые испытания в непредвиденных обстоятельствах?
К вывернутому из земли камню подбежала какая-то бездомная дворняжка, задрала заднюю лапу… и с визгом унеслась прочь.
3
Вечерние, вернее ночные, сумерки опускались на город. На строительной площадке, при свете прожекторов, играли дети. Ребятишки с радостными криками носились между сваленных в кучу бетонных блоков, старых ржавых труб, около полу-метра в диаметре, спотыкаясь от разбросанные кирпичи, швыряя в друг друга колючками репейника, заросли которого покрывали всю площадку.
Одна из девочек, в красном платье в крупный белый горошек, запнулась об кучу шерсти в лопухах и упала на четвереньки на застывший бетон, вываленный в одну из многочисленных ям за ненадобностью. Девочка с плачем поднялась, держа в одной руке двухстороннее зеркало. А другой рукой прижимая к ране на колене оторванный лоскут кожи. Ее коленки и локти были в ссадинах и кровоподтеках.
— Тетя Нелли, тетя Нелли. — Закричали дети хором в сторону здания рядом. — Нина поранилась.
Один из мальчиков хотел было отобрать у девочки зеркало, но другой мальчик подставил ему подножку и повалил на землю. Завязалась потасовка, в которую постепенно присоединились все кроме одиноко стоявшей чуть в стороне девочки Нины. Она, вглядываясь в мутное отражение, перестала плакать. Она отряхнула свое платьице и пошла через стройплощадку в противоположную своему дому сторону.
— Нина, ты куда, солнышко? — Высокая женщина в белом переднике поверх желтой льняной рубахи и темно синих брюк догнала свою дочь минут через пять на самом краю площадки, перед автобусной остановкой. — Боже мой, что с тобой? — Она застыла на месте и с ужасом смотрела на порезы и подтеки крови на руках и ногах ребенка. — А что это? — Она приподняла опущенную руку девочки, в которую вцепились железные клещи из серебристой ручки зеркала. — Боже. Что это?