Мечта Никиты Николаевича могла показаться пустяковой, но лишь на первый взгляд, потому что предполагала рождение внука. События начали развиваться в правильном направлении прошедшим летом. Сын женился, и в ближайшие лет пять мечта Никиты Николаевича вполне могла сбыться. Всего каких-то пять лет, – ну шесть. И даже если внучка. Маленькую девочку, конечно, не побросаешь в морскую пучину, но накупаться вволю и с ней можно.
После мыслей о внуке и о море к Никите Николаевичу вернулись маркеры и навязчивый мотив. Напевая про себя, он вдруг услышал внутренним слухом, что «мар-керы, мар-керы, маркерымои» – это же «ве-село, ве-село встретимновыйгод». А какая там предыдущая строка в рифму? Силился вспомнить, но так и не вспомнил. После «нового года» не думалось уже ни о чем, кроме прогрессирующей заразы.
«Чем ее взять? Может быть какой-нибудь гремучей выпивкой? – рассуждал он, сам себе улыбаясь. – Если получится изобрести – Нобелевская премия гарантирована… Нине подарю шикарную шубу, комплект с натуральными рубинами. Первоклассной обуви пар тридцать на все случаи, хорошая обувь – это ее слабость. Две недели на Мальдивах в отдельном бунгало на берегу океана с личной прислугой… Сыну куплю квартиру. В клинике все кровати выброшу к чертовой матери – все! И всю сантехнику, все лифты – туда же. Кровати только немецкие, Бурмейер. Лифты бесшумные, и чтобы ходили плавно, как в онкологическом центре Тель-Авива. Туалеты прикажу переоборудовать, чтобы любой больной мог себя обслужить…»
Неожиданно появившееся желание выпить приостановило мысли Никиты Николаевича о том, как потратить Нобелевскую премию. Он заметно оживился, даже походка стала легкой, и энергично завертел головой в надежде увидеть поблизости питейное заведение. Порывом ветра с него сорвало шляпу и покатило ее, как колесо, по проезжей части. Завизжали тормоза. Никита Николаевич побежал за головным убором, приветствуя водителей поднятой рукой. Догнав шляпу, вернулся на тротуар, отдышался и продолжил путь, поглядывая по сторонам. «Почему нет рюмочных? Раньше, помнится, везде были рюмочные. Очень удобно и не накладно», – ворчал про себя, вспоминая, как с приятелем по интернатуре после ассистирования в операционных выпивали в этих забегаловках, потому как были всего лишь подмастерьями и претендовать на спирт в клинике не могли.
Наконец он заметил небольшой ресторан на другой стороне улицы, обрадовался и заспешил к подземному переходу.
В ресторане посетителей не было. Появился бармен с модной стрижкой, выжидающим лицом и татуировкой-драконом на шее. Никита Николаевич разделся, снял шляпу, поправил волосы и направился к стойке бара.
– У вас есть коньяк? – после приветствия спросил он.
– Разумеется, – удивился бармен. – Какой предпочитаете?
– Никакой не предпочитаю. Просто в данный момент надо как следует двинуть по организму, – пояснил Никита Николаевич и слабо улыбнулся.
Он был не молод и прилично одет. Дорогой портфель, недавно подаренный женой, и шикарная фетровая шляпа дополняли образ, исключающий фамильярное обращение. Бармену стало интересно – до появления Никиты Николаевича он пропадал от скуки. Для проформы прошелся тряпкой по чистой стойке, поставил перед Никитой Николаевичем пузатый бокал и с близкого расстояния посмотрел ему в лицо, намереваясь предложить марку коньяка. Но, встретившись с Никитой Николаевичем взглядом, не сделал этого и после короткой паузы сказал:
– Извините… Это, конечно, не мое дело… Если, как вы сказали, надо двинуть по организму, то я бы предложил вам хорошей водки. Мне кажется, это лучший вариант.
– Наверное, вы правы, – легко согласился Никита Николаевич, – давайте вашей хорошей водки.
Бармен кивнул, поменял бокал на стопку и принес запотевшую бутылку.
– Вы мне графинчик поставьте, грамм триста, – попросил Никита Николаевич. – Я сам за собой поухаживаю. Закуски не нужно.
– Как угодно. От заведения принесу вам небольшое ассорти из солений.
Когда все было готово, бармен наполнил стопку и со словами «не буду вам мешать» удалился.
Никита Николаевич выпил водки и закусил черемшой. Подождал немного, прислушиваясь к себе. Почувствовав легкое опьянение, обрадовался, будто прежде боялся, что этого может не случиться. Ему стало лучше, и он принялся разглядывать ряды бутылок. Неспеша переводил взгляд с этикетки на этикетку, оценивал форму сосуда, цвет напитка и про себя отмечал: «пил» или «не пил». Несколько бутылок остались для него загадкой. Изучив батарею нижнего ряда, налил себе полную стопку и снова с удовольствием выпил. О маркерах уже не думалось, тревожные мысли оставили его. Не то, чтобы совсем оставили, но незаметно утратили прежнюю остроту.