Жена тащит этот воз из последних сил. Спросить, как у нее дела на работе? Зачем? Она будет мучиться, рассказывая и понимая, что ему это совершенно не нужно, потому что он уже бесконечно далек от всего этого.
Он давно ей сказал, что не надо ждать, когда это случится. К чему эти мучения? Надо продолжать жить. Она еще энергична и привлекательна. Достаточно того, что спит в одной с ним комнате и не высыпается из-за этого изо дня в день. Наняла хорошую сиделку – и достаточно, сделала великое дело, теперь он не плавает в собственном дерьме. На импортные анальгетики потратила целую зарплату – и больше ничего не надо. Спасибо тебе, дорогая.
Сон не идет. А надо бы уснуть, пока действует укол. Он хорошо это усвоил.
Хрумкнули пружины матраса. Нина повернулась в его сторону.
– Как ты?
Ритуал перед сном. Невозможно от него уклониться, как ни старайся.
– Нормально.
Что может быть фальшивее подобного разговора?
«А как же без разговора об этом? – осадил он себя. – Если говорить не об этом, то получится во сто крат фальшивее».
Добавить толику оптимизма? Пожалуйста.
– По крайней мере, не хуже.
Нина встала, чуть прикрыла форточку, присела рядом с ним, положила теплую руку на плечо.
К чему это? Все будет в итоге хорошо, так, что ли? А сам бы как поступил? Тоже ведь присел бы рядом и положил руку на плечо.
– Звонил Виталий. Жанна беременна.
«Жанна беременна… Жанна из Таллинна беременна… Жанна из Таллинна беременна Инной… или Иннокентием?..»
Мне не позвонил. Пришлось бы спрашивать, как я себя чувствую.
Что сказать по поводу этой новости? Что ребенок не увидит деда?
– Прекрасно.
Он вспомнил свою мечту и спросил:
– Мальчик?
– Слишком маленький срок.
«Какая разница, кто никогда не увидит дедушку – внук или внучка?.. Интересно, кому важнее, чтобы у него был дед – Инне или Иннокентию?»
Что за чушь лезет в голову… Попал в ритуальную колею – не выбраться. Теперь твоя очередь о чем-нибудь спросить.
– Как у тебя на работе?
– По-прежнему, без изменений.
О чем еще спросить?
Ветер усилился, тени забегали по потолку быстрее.
Нина вернулась к себе и тихо заплакала – Никита все равно не видит. Лежала и плакала. Потому что ничего нельзя сделать. Потому что эта зараза расползлась повсюду, добралась до костных тканей. И потому что Никита еще совсем молодой. И потому что она тоже еще молодая. И потому что совершенно выбилась из сил. И потому что появился Аркадий…
Никита заснул. Она поняла это по его ровному дыханию.
Вытерла слезы краем пододеяльника.
Аркадий… Он сам к ней подошел. Наверное, что-то почувствовал в ее взгляде, готовность, что ли. Два года пялился с тех пор, как впервые увидел в столовой. Дождался, наконец.
«Я давно разведен, моя холостяцкая квартира в твоем распоряжении».
«Не нужна мне твоя квартира. И ты мне не нужен. Повезло тебе, что природа вложила в меня слишком много желания, можно было и поменьше», – думала про себя.
Старалась отвлечься. Не сразу, но стало получаться. Сконцентрировалась только на своей потребности, научилась просто использовать. Использовала и уходила.
«Прошу тебя, это в первый и последний раз. Впредь – никаких подарков. И никаких застолий, ни до – ни после».
«А цветы?»
«Я же сказала».
Уходя, благодарила: «Спасибо».
Он не мог к этому привыкнуть. Что-то вообразил себе и жил с этими приятными глупостями. Иногда приставал с вопросами, надеялся на взаимность. Но ей было наплевать на его заблуждения, она ничуть не подыгрывала ему, не собиралась продлевать его иллюзии, не могла и не хотела.
«Ты меня любишь?»
«Нет».
«Нисколько?»
«Нисколько».
«Зачем тогда приходишь?»
«Чтобы переспать».
4
По стеклу захлопала москитная сетка. Так с лета и не сняли – не до того. Захотелось спуститься во двор, постоять на ветру, окунуться в желтую вьюгу – сегодня она навещала его во сне. Посмотрел в окно. С кровати снизу-вверх наискосок можно было видеть лишь голую верхушку липы.
У него появилась идея, и он дернул шнурок звонка. Вошла сиделка Надя. Она еще утром обратила внимание, что он очень бледен. Он всегда был бледен, но не до такой степени. Из-за этой бледности его седые, курчавые после химии волосы казались темнее обычного. И вставленная в ухо гарнитура была сегодня особенно черной.
Надя наклонилась к нему, засунула сноровистые руки под поясницу, что-то проверила-поправила и после, широко раздвинув веки, заглянула ему в глаза.