Леонора сжала в руке стеклянное сердечко.
Алессандро заметил этот жест и набросился на нее.
— Зачем? Чтобы хвастаться им на званых обедах? Разве собственной жизни тебе недостаточно? Ты нуждаешься в Коррадино, чтобы подчеркнуть свою значимость? Почему бы тебе просто не сказать: «Я Леонора, стеклодув»?
— Но я не стеклодув! Уже не стеклодув! Вот почему я должна обелить его имя. Моя работа зависит от его репутации. Если у меня получится, продукция «Манин» снова будет хорошо продаваться и я продолжу семейное дело.
— Зачем тебе полагаться на Коррадино и этот дурацкий талисман, который ты таскаешь? Почему не положиться на меня?
Прежде чем Леонора успела остановить его, он сдернул с ее шеи сердечко и швырнул в канал. Оно долетело до моста Вздохов, сверкнуло и исчезло. Они услышали всплеск, но не видели, как оно вошло в воду.
Оба замерли в шоке от случившегося. От того, как ранили друг друга. Кончина стеклянного сердечка означала, что они дошли до точки, откуда нет возврата. Сумасшедшая вселенная сжала несколько столетий так, что они показались несколькими годами. Алессандро увидел правду.
Коррадино сделался его соперником.
На глаза Алессандро навернулись слезы. Он пошел прочь, протискиваясь сквозь толпу к Арсеналу.
Леонора хотела окликнуть его, сказать, что он прав. Она знала, что он и в самом деле прав. Она не поедет во Францию. Однако Леонора не могла издать ни звука. Решила пойти за ним, но ноги налились свинцом. Только когда его черные кудри исчезли из вида, она поняла, что происходит: волна боли прокатилась по животу. Боль была такой сильной, что она задохнулась и схватилась за балюстраду. Встревоженные люди стали останавливаться, спрашивать, все ли с ней в порядке. Но с ней было не все в порядке.
Я рожаю.
ГЛАВА 33 ПРИЗРАК
Джакомо не знал, сколько времени провел в темнице. Судя по отросшей бороде, прошло много дней, возможно недель. Недели тишины. Он слышал лишь собственное хриплое дыхание и кашель. Он не видел стен, в которые его заточили, и, только дотрагиваясь до них, холодных и скользких, понимал, что камера находится ниже уровня воды. Страх его был таким же холодным, как камень.
Стояла полная тишина. Ему казалось, что в тюрьме он один, но он знал, что это не так: толщина стен мешала ему слышать стоны других узников. Лучше бы ему их слышать. Все, что угодно, только не темнота и одиночество.
Запах собственных экскрементов был повсюду. Первое время он оправлялся в углах камеры, нащупывая руками стены. Вскоре он перестал беспокоиться об этом, и зловоние стояло такое, что он молился, чтобы прекратить дышать.
Первые часы заточения он ожидал чего-то ужасного. Думал, что в любую минуту откроется дверь и черный призрак станет задавать ему новые вопросы. Ему зачли письмо посла. Они считали, что кто-то с Мурано помогает французскому королю строить дворец. Ему задавали безжалостные вопросы: посылал ли кто-нибудь письма из стекловарни? Не исчезли кто-нибудь из цеха? Может, кто-нибудь болеет? Или умер? Он заплакал, когда сказал им о смерти Коррадино, потому что очень тосковал по мальчику. Живой или мертвый, он отдалился от Джакомо. Разлука с ним была подобна смерти.
Они не обратили внимания на его горе. Почему Коррадино умер? Когда это произошло? Джакомо несколько часов провел в прихожей, пока они допрашивали кого-то еще. По отрывкам доносившихся разговоров Джакомо понял, что это врач. Его допрашивали так жестоко, что стоны пробивались сквозь дубовые двери. После допроса врача вывели, он еле держался на ногах. Впервые за день Джакомо начал бояться за свою жизнь. Его снова привели в большой зал, и он увидел человека в черной маске. Ему вдруг показалось, что это тот, кто много лет назад приходил за Коррадино в стекловарню. Тогда он спас жизнь мальчику. Впрочем, он понимал, что вряд ли это тот же человек. Та фигура являлась ему в снах, страшная, как смерть. Сейчас он сидел в камере, время шло, и он понимал, чего они добиваются. Их оружием был страх. Они хотели свести его с ума.
Он боролся со страхом, Господь свидетель. Однако капризный ум в его больном теле населял камеру людьми из прошлого. Джакомо вспомнил шлюху из Канареджо, с которой переспал в молодости. Она принесла ему ребенка и назвала Роберто, в честь отца Джакомо. Она думала так привязать его к себе, но Джакомо вернулся к стеклу, а она с Роберто уехала в Виченцу. Сейчас она сидела, смотрела на него с укором и протягивала ребенка. Он заглянул в сверток и увидел кишащий червями детский череп. Крики Джакомо поглотил сырой воздух темницы.
Иногда наведывался сам Коррадино. Он смеялся над стариком, говорил, что не раскроет ему свой секрет. Джакомо сворачивался в клубок, обхватывал себя руками, прижимался лбом к скользкой стене, чтобы не видеть наступавших из темноты теней. Но в светлые моменты, когда в голове прояснялось, он понимал, что болен. Приступы кашля сотрясали грудь. В последнее время он чувствовал во рту металлический привкус крови. Он мечтал о стеклянном кинжале, какие делал Коррадино. Тогда бы он покончил со всем разом.