Выбрать главу

Зимой сестры почти не виделись. Только раз, под Новый год, молодая семья навестила Анюту в ее домике, живописно занесенном снегом. Стояла оттепель, и девушка, вся розовая, полураздетая, колола дрова для бани. Сам дом отапливался газом – переделки сделал еще Илья. Она взмахивала топором, и старая черная кофточка чуть не лопалась на груди – некоторые пуговицы отсутствовали, другие болтались на ниточках. Увидев остановившихся за калиткой гостей, она с криком бросила топор и побежала к ним, расцветая чудесной, яркой, совершенно детской улыбкой, на глазах становясь красавицей…

Такой и запомнила ее старшая сестра. Она не хотела помнить ее другой – какой увидела в мае, несколько дней назад. Уже в морге.

Особенно ее поразил Анютин цвет лица. Как всегда, нежный, чуть смугловатый от постоянного пребывания на воздухе… Но с каким-то голубым отливом – как будто ей в лицо светили синей лампой. О смерти Анюты Наташу известили соседи. Они вспомнили о девушке только три дня спустя после ее смерти, когда обратили внимание на то, что ее любимая кошка, как обезумевшая, мечется и воет в закрытом кухонном окне. Дверь взломали. Животное выбежало наружу, одним махом пересекло двор, перемахнуло забор и бесследно скрылось.

Анюта лежала у себя в комнате, поверх стеганого ватного одеяла. В комнате стоял тяжелый дух, и соседи поспешили отворить окна. На тумбочке у кровати стояли два пустых стакана и бумажная коробочка от лекарства. Павел, услышав название препарата, запоздало схватился за голову. Анюта отравилась тем самым сильным успокоительным средством, которое он когда-то на свой страх и риск давал ей, чтобы облегчить муки от смерти брата. Лекарство без рецепта не отпускалось, и он собирался, конечно, забрать его с собой… Но забыл.

В коробочке оставалось еще шестнадцать таблеток. Анюта, улегшись в постель и привычно положив рядом кошку, выпила их все до единой. Записки она не оставила.

Глава 2

– Я не верю в самоубийство.

Наташа произнесла эти слова, даже не повернув головы. Рано утром муж застал ее на веранде, пока еще тенистой. Солнце попадало сюда ближе к полудню. Женщина сидела в шезлонге и сосредоточенно разглядывала аккуратно возделанный участок.

– Ты будешь завтракать? – спросил он, натягивая майку. – Я не знаю, где тут что. В шкафах ничего не найдешь, все стоит вперемешку.

Наташа выбралась из шезлонга и молча прошла на кухню. Ей удалось найти пару яиц, немного масла и серую крупную соль в пакетике. Молодую зелень принесли с огорода. Супруги съели скромный завтрак в молчании. Жена без аппетита отщипывала кусочки черствого хлеба и запивала их чаем. Яичница досталась Павлу целиком.

Поминки по Анюте справили вчера, в кафе. Узнав о смерти сестры, Наташа была слишком потрясена, чтобы заниматься стряпней. Были соседи, всего несколько человек, знакомых женщине с детства. Пришла еще какая-то худощавая, миловидная женщина, которая не произнесла ни слова и почти ничего не съела и не выпила. Молодой рыжий священник довел всех до слез, произнося надгробное слово. Он хорошо знал Анюту и старался сделать вид, что та не была самоубийцей. Наташа, равнодушная к религии, даже не оценила его подвига, за который священник мог получить изрядный нагоняй. У него у самого глаза были на мокром месте, он всячески старался утешить сестру покойной. И это были все гости.

– Как она могла… – Наташа убрала посуду в раковину и остановилась у окна. Все утро она как будто разговаривала сама с собой. – Ведь мы с Ваней должны были приехать на лето!

Сын остался в Москве, у бабушки.

– У нее не было никаких причин умирать… – твердила женщина. – Она жила так многие годы и никогда, никогда не думала о смерти! Она была счастлива и, во всяком случае, спокойна!

Павла занимали другие мысли. Он подозревал, что пустая коробка из-под лекарства привлекла внимание следователя, который занялся самоубийством. И проклинал себя за неосмотрительность.

– Это может нам повредить, – повторял он. – Ты – единственная наследница дома, и теперь, когда Анюта умерла, на тебя посмотрят косо.

Наташа, казалось, не слышала. Она продолжала смотреть в окно, как будто не знала наизусть этого участка, испещренного грядками с пышно всходившими овощами.