– Боня, у вас здесь кроме болотных удавов, случаем болотные орлы не водятся? – Тим потыкал пальцем вверх.
Хозяйственный задрал голову, минуту смотрел в вышину, щурясь от солнца. Потом вытер пот с лица рукавом.
– Этому орлу давно пора крылья скакульим кинжалом подрезать, – тыкая шестом в воду, сказал Боня, – нашли-таки. Ч-черт…
Путники продолжали идти. Хозяйственный молча прощупывал жердиной дорогу, не отвлекаясь на зловещую птицу. Тим, напротив, то и дело задирал лицо к небу, пока не оступился и не искупался по уши в болотной жиже. После этого он тоже перестал отвлекаться. Один Шут чувствовал себя прекрасно: он сидел на Люпе верхом и то весело барабанил себя по пузу, то показывал птице кукиши, то противно дудел в кулак, словно простывшая труба. Короче, развлекался как мог.
– Хорошие места, – сказал он, устав от безделья, – славные. Там, дальше, болотный отшельник должен жить. Я у него как-то месяц гостил. Славный малый! Раньше тоже работал у Торсуна. И тоже шутом. Но оказался слишком глупым для такой ответственной должности… По недомыслию однажды взял и выиграл у короля партию в бильярд. Вот дурак!
– И что? – поинтересовался Тим, сплевывая пот с губы, – в тюрьму посадили?
– Не, – Шут почесал грудь, – не успели. Удрал. Забрался в болото, куда подальше. Отсидеться, так сказать, решил. Да навсегда здесь и остался. Начал знахарить, колдовством увлекся… В избушке, где он нынче обитает, раньше ведьмак жил. Мелкий ведьмак, не сильный. Полуведьмак даже. Вот от него там разные колдовские книжки остались, лечебные рецепты всякие. С людьми отшельник не встречается, да оно ему и не нужно: сам себя лечит, обстирывает, обшивает. Еду ему звери приносят. Это колдовство он хорошо освоил, виртуозно.
– Отшельник, говоришь? – переспросил Боня. – Очень хорошо. Будет где переночевать. А то темнеть скоро начнет. Поднажали! – он принялся суетливо работать шестом, поднимая брызги и баламутя воду. Люпа пошла быстрее.
– Эй-эй! Не так шустро. – Тим не поспевал за повозкой. Он побежал, высоко поднимая колени, как спортсмен на разминке. – Отстаю-ю!
Боня не слышал, весь уйдя в работу. Тимыч ухватился за боковину повозки, поскользнулся и ухнул на глубину, потянув за собой возок. Колеса поплыли по грязи, повозка угрожающе накренилась.
– Полундра! – взвизгнул Шут и свалился с лошади в воду. Люпа испуганно заржала, озираясь. Только сейчас Хозяйственный почувствовал – что-то не так. Он резко обернулся и на миг застыл, соображая, что делать: Тим шлепал руками по ряске и дурным голосом кричал «Тону!», хотя стоял по грудь в воде и больше не погружался; повозка неотвратимо сползала с дороги, Люпа билась в упряжи. Шут, лежа на воде, лихорадочно накачивал себя воздухом, приобретая фантастические размеры.
– Стоять! – Боня рысью подбежал к повозке, цепко ухватил ее под задок, с натугой приподнял его и изо всех сил потянул к себе. Повозка неустойчиво зашаталась.
– Шут! Помогай, – просипел Хозяйственный, с трудом, рывками вытягивая повозку на дорогу. Вдруг стало гораздо легче; повозка дрогнула и застыла – колеса оказались на твердой почве.
– Тимыч, ты как? – запричитал Боня, огибая повозку. – Не утоп еще? И не вздумай, это опасно для жизни! – Хозяйственный остановился, как на стенку налетел. Рот, помимо его воли, растянулся до ушей: Шут, раздувшись до размеров хорошей прогулочной лодки, медленно дрейфовал недалеко от дороги. Тим славно устроился на его мягком животе и деловито выливал из снятых сапожек мутную воду.
– Ту-у-у, – прогудел Шут, – а мы в кораблик играемся. Правда здорово? – и помахал рукой.
Через час сделали привал. Дорога как раз в этом месте вынырнула над поверхностью воды, образовав высокую сухую площадку посреди повсеместной сырости. Здесь даже росла трава, так что было на чем полежать и расслабиться.
Солнце клонилось к закату, над болотом повисла тонкая пелена тумана. Откуда-то налетели комары, наполнив стоялый воздух раздражающе громким зудом. Хотелось спать. Тим зевал во весь рот.
– Может, здесь на ночь останемся? – предложил Шут. – Мне-то все равно, но Тимыч, похоже, шибко устал. Вон, челюсть себе сейчас напрочь вывихнет. Эк зевает!
– Может быть, – с сомнением согласился Хозяйственный. – Не нравится мне тут. Слишком хорошо! Смахивает на ловушку.
– Ну как хочешь. – Шут поджал губы и полез на Люпу, бормоча себе под нос: – То ему не нравится, это… Привереда!
Боня посмотрел на Тима. Мальчик прикорнул возле колеса и, похоже, спал.
– Хрен с ней, с ловушкой, – махнул рукой Боня, – слезай с лошади. Поможешь ночевку организовать.
– Так бы сразу, – Шут спикировал вниз, – совсем заморили мальчишку.
Хозяйственный порылся в повозке, нашел походную жаровню и мешочек с углем; вскоре закипел чайник. И хотя заварка отдавала тиной, чай пришелся как нельзя кстати.
Тим проснулся, когда звезды высыпали на темно-синее небо – некоторое время Тимыч лежал, бездумно глядя на них. Только сейчас он увидел, насколько здешнее небо не похоже на то, к которому он привык дома. И хотя там, у себя, он не часто видел звезды, но разницу почувствовать смог. Потому что в этом мире звезды двигались – медленно, почти незаметно, но двигались, словно светляки по стеклу, менялись местами, гасли и зажигались.
У Тима закружилась голова. Он вскочил, потянулся, фыркнул, как Люпа, и, выкинув из головы звездную неразбериху, пошел пить чай. Разговор у костра в это время шел серьезный, деловой. Обстоятельный шел разговор – о рыбалке. На какую наживку какая рыба лучше ловится, в каких местах ее надо брать на удочку, а в каких подойдет сеть. Тимыч пил чай и помалкивал, потому как в рыбалке понимал мало, но по опыту знал, что в такие рыбацкие разговоры лучше не лезть. Или заговорят до одури, или поссорятся. Ну ее, рыбалку эту! Без нее тоже неплохо.
– …ты говоришь – удочка! – возмущался Хозяйственный, свирепо глядя на Шута. – Баловство твоя удочка! Сеть – вот что такое настоящая рыбалка. И только сеть! Тьфу на твою удочку!
– Мне так рыбаки говорили, – слабо сопротивлялся Шут, – я сам никогда не ловил. Зачем мне рыба? Ни к чему совершенно. Это я чтобы разговор поддержать. Для компании.
– Все равно, думай что говоришь, – кипятился Боня, – удочка, скажет еще! – и в сердцах одним махом выпил кружку чая.
– Не понимаю, почему вы ссоритесь, – мягко сказала Нига. Она лежала у Бони на коленях, сушила обложку: от жаровни шло ровное сухое тепло. – Заладили: «Рыбалка, удочки, сети…» О другом сейчас думать надо, о другом.
– К примеру? – ядовито спросил Боня. – О переплетных работах? Библиотечных каталогах?
– Зануда, – отозвалась Нига. – О деле думать надо. Лучше бы ты, Шут, рассказал, как в замок попасть можно, где какие двери, лестницы. Где ведьма зеркало поставила. Я-то ничего не знаю! Все годы в сундучке у Олафа пролежала. Он меня если и доставал, то в рабочем, магическом кабинете.
– Там же и зеркало нынче стоит, – обрадовался Шут смене темы. Ему до чертиков надоело рассуждать о рыбной ловле. – Его Лурда туда переставила. Чтобы, значит, все под рукой было. И книги по магии, и колдовские инструменты, и сам Олаф. Лурда иногда с ним даже разговаривает.
– О чем? – Тим поставил кружку на траву.
– В основном ругается. – Шут потупился. – Скверно ругается. И зеркало бьет. То метлой, то шваброй. Чем ни попадя. Хорошо, зеркало толстое, так просто не разобьешь. А то бы давно… – Шут очень похоже дзинькнул, словно в самом деле разбил стекло.
– Как она, в смысле колдовства, сильная? Часто колдует? – Боня налил себе чая из котелка.
– По-моему, нет. – Шут обхватил колени руками. – По-моему, выдохлась без практики. Она уже давным-давно не колдует, только зеркало бьет. Плачет и бьет.
– Чего же ты раньше об этом не сказал? – обрадовался Хозяйственный.
– А ты меня не спрашивал, – равнодушно ответил Шут. – Все-таки жалко мне ее немного. Похоже, она до сих пор Олафа любит. Ненавидит, но любит…
– Романтично, ах как романтично, – мечтательно протянула Нига. – Какая любовь! Какие чувства! Об этом поэму сложить можно, любовную, страстную.
– Вот ты и складывай. – Боня выплеснул остатки чая в темноту. – А я спать пойду. Поздно уже. Бай-бай надо.