– Не хотел бы я такой градинкой по макушке получить, – Боня с подскока зафутболил в дождевую темень ледяной кусок размером с теннисный мячик. – У меня бы тогда точно зубы в пупке оказались.
Тим не ответил на шутку. Он держал Нигу плотно прижатой к уху и внимательно слушал ее. Что-то с ней было не так – сквозь лихорадочный шелест страниц изнутри доносились глухие мучительные постанывания.
– Нига, что с тобой? – с тревогой уже который раз спрашивал Тимыч у книги. Но ответа не было.
– Боня, – Тим протянул Нигу рыцарю, – ей плохо. Она умирает!
Хозяйственный приложил ухо к обложке. Усы у него встали торчком.
– Вздор! Книжки не могут умирать. Тебе показалось. Люпа! – впервые за все путешествие он заорал на лошадь. – Бегом! Надо немедленно выбраться из дождя! – Боня вскочил в повозку, втянул за собой мальчика и Люпа помчалась сквозь бурю, не разбирая дороги.
– Скорей! – надрывался Хозяйственный. – Можем не успеть!
Лошадь старалась изо всех сил. Хлопья пены летели с ее крупа, грива заплеталась в мокрые косички. Солнце прыгало над головами в такт бешеной скачке, ледяные булыжники с треском рассыпались под колесами.
Внезапно дождь исчез, впереди расстилалась сухая степь. Пробежав еще немного по инерции, Люпа перешла на тихий шаг, часто раздувая бока и мотая опущенной головой. Боня озабоченно слушал Нигу, сильно вдавив ухо в обложку.
– Потерпи, милая. Выбрались мы из поганого дождя! Сейчас тебе станет лучше, – он оторвался от книги и стал баюкать ее на руках. Ухо у Хозяйственного оттопырилось и пламенело, как стоп-сигнал на машине. В эту секунду исчезли защитные чары – неожиданный рык грома, шипение и треск далеких молний испугали Тима после неправдоподобной тишины. Он оглянулся. Дождь висел позади серой непроницаемой завесой и вовсе не собирался исчезать.
– Наверное, солдаты за ними погнались, – догадался Тимыч, – то-то душ не выключается. Нет, не хотел бы я сейчас оказаться рядом с ними. Эх, служба! – мальчик слез с повозки, снял с головы ненужный тюрбан и аккуратно вытер им мокрые бока измученной лошади. Потом он несколько раз трусцой бегал к дождю, полоскал в воде полотенце и, слегка отжав его, старательно мыл лошадь. Люпа наконец отдышалась, благодарно закивала.
– Как здоровье Ниги? – Тимыч, перекинув мокрое полотенце через плечо, подошел к Боне.
– Нормально, – Хозяйственный приложил к Ниге другое ухо, не фонарное. – Уже не стонет. И страницами не трещит. Спит она.
– Вдруг умерла? – всполошился Тим. – Мертвые тоже не стонут.
– Не думаю, – Хозяйственный завернул Нигу в сухую тряпку и бережно уложил в сумку, – не верю! – Неловко спрыгнув на землю, Боня подошел к Люпе.
– Ты извини меня, – виновато сказал Боня лошади, – грубо я с тобой обошелся, не по-товарищески. Не хорошо. Так получилось, – он погладил ее морду. Люпа лизнула протянутую руку, фыркнула.
– Простила! – обрадовался Хозяйственный. – Ах, какая ты у меня лапушка! Ладно, – строго добавил он, – нечего стоять. Пошли, спасительница, – и Боня, как ни в чем не бывало, зашагал в сторону высоких близких гор. Люпа покосилась на Тима и мальчику на миг показалось, что лошадь улыбается.
Глава 4
Шут – победитель чудовищ
Гроза осталась далеко позади, почти невидимая и неслышимая: перед отрядом высилась могучая гора, близкая, мрачная.
Огибая валуны, треща щебенкой, Люпа по запаху воды вышла к ручейку, бойко текущему из густых кустов – лучшее место для отдыха нельзя было и пожелать! Боня немедленно объявил привал, взял топорик и полез в заросли за сушняком для костра. Тимыч, не теряя времени, разделся и с удовольствием немного поплескался в ручье, пока не замерз. Он выскочил на бережок, лязгая зубами. Почему-то ему вспомнилась парилка у отшельника и сейчас она вовсе не показалась Тиму страшной, а даже наоборот, уютной и привлекательной – горный ручей был очень холодный. Почти ледяной.
Хозяйственный разжег костер и затеял варить походную похлебку. Он накидал в котелок с водой чего попало съедобного, приперчил смесь и повесил котелок над огнем; Тимыч в это время достал из сумки сверток с волшебной книгой и пристроился на большом плоском камне. Едва он развернул материю, как звонкий голосок Ниги весело поприветствовал мальчика:
– Привет, Тим! Я так рада, что мы все целы и невредимы. Все ли прошло хорошо? Я, по правде говоря, почти ничего и не помню.
– Сильно ты нас напугала, – ласково выговаривал Тим лежавшей рядом с ним на валуне Ниге, – ну зачем ты так?
Боня, не вмешиваясь в разговор, сосредоточенно помешивал ложкой в котелке, иногда поглядывая на мальчика.
– Тебе стало плохо… Мы решили, что ты умираешь. – Тимыч наклонился и сдул соринки с обложки. – Поэтому ка-ак наддали ходу! Мчались сквозь молнии и град. – Тим вскочил, замахал руками. – Беспощадные солдаты преследовали нашу тачанку по пятам, арбалетные стрелы свистели над нашими головами. Но тут я сел за пулемет и дал по врагам длинную очередь: тра-та-та-та! – он осекся, посмотрел на хохочущего Боню. – Да, чего-то я увлекся, – Тимыч засмущался и сел на место.
Боня отошел от костра, сел на корточки возле Тима.
– Нига, объясни мне и нашему юному герою, что с тобой стряслось? Что за хворь на тебя напала, порча какая или ведьмино проклятие?
– Нет, не то и не другое. – Нига слегка вздрогнула, словно ей стало больно. – Я нарушила запрет. Суровый запрет: мне никак, ни под каким видом нельзя колдовать! Такое вот запретительное заклинание наложил на меня Олаф… И если я иду против его заклятия, то последствия для меня ужасны! Чем сильнее использованная мной волшба, тем суровее наказание.
– Зачем он так жестоко? – возмутился Тимыч. – Тебе ведь было очень больно!
– Нет-нет, все правильно, – успокоила его Нига, – это нормальная предохранительная мера, так все волшебники поступают. Чтобы магические книги самоуправством не занимались, не колдовали сами по себе. Опять же если такая книга в плохие руки попадет, то многое рассказать не сможет. Как правило, на третьем раскрытом без разрешения заклинании волшебная книга умирает – превращается в обычную, бумажную, без голоса и жизни. А все заклинания из нее навсегда исчезают. Вот такие дела.
– Значит, ты знала, что рискуешь своей жизнью, когда спасала Боню от морозильного заклятия, укрывала нас от бури? – медленно произнес Тим. – И теперь, если ты еще хоть один только раз поможешь нам, тебя не станет?
– Да, – неохотно призналась Нига.
– Эх-хе, – кряхтя поднялся на ноги Хозяйственный, – вывод простой – немедленно прекращай колдовать! Чтобы я с этой минуты от тебя больше никаких заклинательных песенок не слышал. Сами выкрутимся! Больно надо, чтобы ты в макулатуру превратилась. Смотри у меня! – Боня показал Ниге кулак. Потом подумал и сунул его под нос Тиму: – И ты отстань от Ниги. Нечего ее на волшебство подбивать. Справлялись мы раньше без ее помощи, справимся и дальше.
– Будет сделано! – вскакивая с камня, четко отрапортовал Тим, выкатив от усердия глаза. – Так точно! Есть! Рад стараться.
– Вольно, – в тон ему скомандовал Бонифаций. – Обедать. После в путь, – и снял котелок с огня.
Гора тянулась невозможно долго. Ни пещер, ни щелей, ни разломов за долгие часы пути так и не обнаружилось на отвесной, словно стесанной, поверхности горы. Лишь вездесущие метелки чахлых кустиков, там и сям разбросанные по неприступной стене, темнели на ней грязно-зелеными пятнами. Мелкий гравий взвизгивал под ногами, колеса повозки то и дело тонули в нем; Боня и Тим, серые от пыли, скоро замучались вытаскивать повозку из каменных россыпей.
Когда повозка в очередной раз застряла, Тимыч сел на камни отдышаться. Боня пристроился на колесе, распахнул жаркую кожаную куртку и стал обмахиваться ее полами.
– Боня, что мы теперь ищем? Тайный вход?
– В точку попал. По карте где-то в этих местах есть единственный проход сквозь горы в небольшую долину, где и стоит та самая Сторожевая гора. Она рядом, я печенкой чувствую, – Хозяйственный снял с пояса флягу, смочил водой ладонь и обтер лицо, полосами размазав грязь.