Марта Дионизио. Зеркало судьбы: из 2011 в 1943.
Перевод: Анна Мора (с)
Андреа
- Беатриче умерла.
Глаза Андреа наполнились слезами, но голос был сухим и твердым. Я опустила глаза на столик, на котором располагались пирожные, и взяла одно дрожащей рукой. По лбу скатывались капельки пота.
- Спокойней, Джесс, - сказал мне он.
Гостиная была слабо освещена, пахло затхлостью. Как и дом, гостиная была холодной и безличной, пусть на стенах и висели большие картины, а на полках и на шкафах располагалось бесконечное количество игрушек и безделушек. Будто бы тот, кто занимался обстановкой, беспокоился только о том, чтобы как можно больше заполнить комнату хламом. Я постаралась сосредоточиться на вкусе заварного пирожного, кусочек которого только что отправила в рот. Эклер был вкусным, может, даже слишком сладким. Струйка шоколада уже текла по ладони, я проглотила оставшееся, и поднялась.
- Скажите, пожалуйста, где у Вас ванная?
Андреа показал мне направление. Ком в горле мешал мне дышать, я должна была собраться, собрать все силы, чтобы обращаться к моемуАндреа на «ты» и называть его синьором. Меня била легкая дрожь. Я прошла длинный коридор – с многочисленными картинами того времени, добралась до ванной комнаты для гостей. В ванной пахло лавандой. Справа от меня изящное окошечко с вышитыми занавесочками открывало вид на сад, окружающий дом. Я попыталась удержать слезы и глубоко вздохнула.
Итак, Беатриче умерла в 1944. Ее задело в перестрелке. Я дала себе пощечину, и зеркало отразил красный след от ладони на моей щеке. Беатриче умерла. Беатриче умерла. Само звучание этой фразы взрывало мозг. Я была в шоке и все никак не могла этому поверить. Я умылась холодной водой, снова вздохнула, но никак не могла не представлять себе эту ужасную сцену: Беа зацепило, когда она шла в гости к подруге? Во время одного из долгих вечеров на главной площади, когда она играла в карты с Джулией, Эцио и всеми остальными? Она страдала? Где ее ранили? Тысяча сомнений и вопросов роились в моей голове. Я бы хотела спросить Андреа обо всем этом, но у меня не хватало смелости. Он рассказывал мне о своей сестре, об их теплых отношениях, об их жизни до войны, он также намекнул, что Беатриче участвовала в партизанских вылазках против немцев. Когда я спросила Андреа, чем закончились партизанские акции, его ответ настолько меня поразил, что мне захотелось немедленно убраться из его дома и побыть одной.
Все, что со мной произошло в прошлом году, еще болело внутри меня незаживащей раной. Иногда мне казалось, что я все придумала. В общем, маленькую часть своей жизни я провела в 1943 году, на месте этой девушки, Беатриче, а она тем временем оказалась в моем настоящем, на моем месте и в моем теле – занятая вечеринками, экзаменами, парнями и друзьями по лицею. Все это может казаться сказочкой, историей для детей, но в действительности я пережила драматический и волнующий опыт, полный радости и боли. И до сих пор, год спустя, я никак не могла понять, почему мы поменялись местами с Беатриче.
Мы общались с помощью зеркала, она – в ванной комнате своего дома, я – в ванной дома моей бабушки, но для меня до сих пор остается загадкой, почему именно эти зеркала. Когда мы обе смотрели на свои отражения, то могли разговаривать, давать друг дружке инструкции, как успешно притворяться не собой.
1943: фашизм, война, сопротивление. Бесмысленные слова, которые ничего для меня не значили, когда я училась в школе, стали для меня более чем реальностью, когда я попала в тот год. Особенно когда я оказалась под дождем из бомб, которые союзники сбрасывали на город, где мы жили, или когда немцы отняли у нас виллу в деревне – чтобы устроить там военную базу, и вынудили нас перебраться в деревенскую лачугу, или когда мы переживали их вторжения, когда они приводили в состояние хаоса нашу кухню. Мне пришлось столкнуться со многим в те месяцы – со смертью друзей и родных, с голодом, с хамством немецких офицеров по отношению к моим близким – с тем, с чем я должна была столкнуться одна, и о чем не могу никому рассказать, рассказать, что это действительно было.
Я многому научилась в то время: за те несколько месяцев я повзрослела быстрее, чем за всю свою юность. Я научилась справляться сама – как могла, я научилась быстро мыться в холодном ручье, я научилась обходиться одной банкой фасоли в день, бороться с наглостью солдат, занявших город. Я даже основала мини-предприятие по производству хлеба – для соседей.
У меня установились хорошие отношения с братьями Беатриче: со старшим – Андреа, которого я встретила уже в моем времени, и с младшим Марко, следы которого я полностью потеряла. Я даже начала встречаться с парнем. Его звали Эдуардо, нас представили друг другу родители, надеясь на брак, как было принято в то время. Сначала он мне не понравился, прежде всего потому, что я никак не могла принять идею, что кто-то другой решает, с кем мне встречаться. Эдуардо не подходил под описание «красавчика», которое у меня было в 2010: он был довольно неуклюжий, с большим носом – нос очень сильно выдавался над тоненькими черными усиками. Когда я получше его узнала, то была восхищена упорством и смелостью парня, мысли о нем помогали мне переживать бомбежки.
Когда я наконец поняла и приняла, что там, в 1943 было мое место, моя новая семья и друзья, с которыми мы вместе делили невзгоды, я вернулась в свое время, в жаркий летний день 2011 года.
Я встряхнула головой, выключила воду и вернулась в гостиную. Возвращаясь, я смотрела по сторонам с большим вниманием: ничто не напоминало мне старую виллу Феррарис, виллу семьи Беатриче. В моих воспоминаниях вилла казалась сказочным, роскошным замком, с хрустальными люстрами и позолоченными статуэтками. Я снова вздохнула. Виллу разрушили еще при первой бомбежке. Я снова села в кресло.
Андреа затерялся среди диванных подушек, переплетенные руки, взгляд, направленный в пустоту… Я обратила внимание на его опухшие глаза, опущенные уголки губ, на две глубокие морщины, которые пролегли по щекам. Улыбка, кожа, поза были уже далеко не теми, но я все еще видела восемнадцатилетнего Андреа, который был мне когда-то так дорог. Понимающий взгляд, которым, казалось, он обнимал тебя в твои грустные моменты, остался тем же. Я отлично помнила его густые черные кудри, падающие на лоб, ласковые серые глаза и пушистые ресницы, гордую посадку головы, подтверждающую, что он мог решить все проблемы. В день бомбежки, когда я пыталась предупредить всех и спасти свою семью, Андреа единственный поверил мне. Наверное, по нему я скучала больше всего. В прошлом именно вместе с Андреа мы проводили больше всего времени, когда мне не нужно было работать на черном рынке; мы ходили в лес собирать черную смородину, или же Андреа помогал мне доставлять хлеб окрестным старушкам. Я скучала по нему, по всегда понимающему меня человеку, ему я могла всегда довериться. «Даже не Эдуардо», - подумала я, Андреа был идеальным парнем.
Где-то глубоко в душе у меня теплилось что-то нежное и светлое к Андреа. Мне хотелось поцеловать его много раз, я даже воображала, как мы вместе… если бы только я не была его сестрой. В теле его сестры. Это была совсем другая жизнь и другие времена. Меня звали Беатриче и я жила в 1943. Сейчас я была прежней собой, Джессикой из 2011, несмотря на прошедшие 10 месяцев, я снова должна была привыкнуть к трудностям, ожидающим меня.
Эклеры на столе давно закончились, бумажная обертка слабо колыхалась от ветерка, идущего из окна. Воцарившееся молчание было почти гробовым и слишком неловким. Я почти успокоилась, или, по крайней мере, старалась не показывать свое волнение.}Андреа не должен знать настоящую причину, по которой я к нему пришла. Я уже удивила его по телефону, когда попросила встретиться, чтобы поговорить о его юности. И у него были все причины удивляться: вот так, внезапно, через почти 60 лет после смерти Беатриче в его доме появляется лицеистка и задает слишком личные вопросы.