- Вы подразумеваете майора Фальконера, вашего брата по матери? До он-то какое отношение имеет к нашей нынешней приятной беседе?
- То отношение, что вы и с ним имели некую беседу, сэр Филип, ответила леди Ботвелл.
- Разумеется, мы же свойственники, - пожал плечами сэр Филипп, - и как таковые общались друг с другом.
- Вы уклоняетесь от темы, - возразила леди Ботвелл. - Под "беседой" я подразумеваю беседу недружественную, касательно вашего обхождения с вашею женой.
- Если вы, леди Ботвелл, считаете, что майор Фальконер настолько неразумен, чтобы навязывать мне советы по поводу моих домашних дел, то смело можете поверить и в то, что подобное вмешательство могло раздосадовать меня столь сильно, чтобы я порекомендовал ему приберечь свои советы до той поры, когда его о них попросят.
- И, находясь с моим братом Фальконером в таких отношениях, вы собираетесь вступить в ту самую армию, где он сейчас служит?
- Никто не знает пути чести лучше майора Фальконера, - усмехнулся сэр Филипп. - Искатель славы вроде меня не может выбрать себе лучшей дороги, чем следовать по его стопам.
Леди Ботвелл поднялась и подошла к окну, из глаз ее хлынули слезы.
- И подобная-то бессердечная болтовня, - горько промолвила она, является единственным ответом, какой вы можете дать нам на наши тревоги из-за ссоры, могущей иметь самые ужасные последствия? Милостивый Боже! Да из чего сделаны сердца мужчин, способных так насмехаться над чужими страданиями?
Сэр Филипп был растроган и отбросил тот шутовской тон, каким разговаривал до сей минуты.
- Дражайшая леди Ботвелл, - произнес он, беря ее за руку, хотя она и неохотно позволила ему это, - мы оба неправы: вы столь серьезны, а я, должно быть, слишком легкомысленен. Спор, что был у нас с майором Фальконером, не имел ни малейших последствий. Право, если бы между нами произошло бы нечто такое, что требовало бы разрешения путем par voie du fait (насильственные действия), как мы выражаемся во Франции, то не такие мы с ним люди, чтобы столь надолго отложить встречу подобного рода. С позволения сказать, леди Ботвелл, будь широко известно, что вы или же миледи Форрестер боитесь подобной катастрофы, то сей слух вполне мог бы как раз вызвать то самое событие, какое иначе вряд ли произошло бы. Мне известен ваш здравый смысл, леди Ботвелл, и вы, несомненно, поймете меня, ежели я скажу, что дела мои и в самом деле требуют моего отсутствия в течение нескольких месяцев; этого-то и не может уразуметь Джемайма: вечно-то она возвращается к одним и тем же вопросам, почему вы, мол, не можете сделать того, другого, третьего; а когда вы наконец объяснили ей, что ее предложения совершенно ни с чем не сообразны, то приходится начинать все сызнова. Прошу вас, скажите же ей теперь, что вы удовлетворены. Она, как сами вы должны признать, относится к разряду тех людей, на которых авторитет действует лучше, нежели доводы разума. Лишь даруйте мне чуточку доверия, и собственными глазами увидите, как щедро я отплачу за него.
Леди Ботвелл покачала головой, словно слова его лишь наполовину убедили ее.
- Воистину трудно построить здание доверия, когда ему надлежит покоиться на столь шатком основании! Однако ж я сделаю все, что в моих силах, чтобы успокоить Джемайму, а касательно остального, скажу только, что почитаю вас ответственным перед Богом и людьми за исполнение нынешних ваших намерений.
- Не бойтесь, я вас не обману, - заверил сэр Филипп, - легче всего будет снестись со мной через почтовую контору Хелвет-Слойса, где уж я не премину позаботиться о пересылке моих писем, Что же до Фальконера, то наша встреча с ним завершится единственно бутылкой бургундского и никак иначе! Так что на этот счет можете быть совершенно спокойны.
Леди Ботвелл не могла быть совершенно спокойна, но точно так же она не могла и не понимать, что сестра ее сама усугубила бедственное свое положение тем, что, выражаясь на языке горничных, "слишком уж разошлась" и всем своим поведением, а иной раз и словами столь явно выражала перед посторонними недовольство предстоящей поездкой мужа, что это неминуемо должно было дойти до его ушей и тем самым еще больше рассердить его.
Но с этим семейным разладом ничего нельзя было поделать, и кончился он лишь в день прощания.
К сожалению, не могу доподлинно указать, когда именно сэр Филипп Форрестер отбыл во Фландрию, но случилось это в один из тех годов, когда военная кампания открылась с необычной яростью и много произошло кровопролитных, хотя и не решающих боев и мелких стычек между французами с одной стороны и союзниками с другой.
Из всех современных наших достижений величайшее, должно быть, состоит в той точности и скорости, с какой вести доставляются с поля событий в ту часть страны, где их ждут.
Во времена же походов Марльборо страдания несчастных, чьи родные находились в армии, многократно увеличивались той пыткой ожидания, какой подвергались они на протяжении долгих недель, прослышав о новой жестокой битве, в коей, по всей вероятности, могли принимать личное участие те, при мысли о которых их сердце сжималось от тревоги.
В число особ, наиболее страдающих от мучительной неопределенности, входила и жена - я чуть не сказала, покинутая жена - веселого сэра Филиппа Форрестера.
Одно-единственное письмо оповестило ее о его прибытии в Европу - новых не воспоследовало.
Еще одна весточка о нем долетела до нее из газет, упоминавших сэра Филиппа Форрестера, как волонтера, получившего задание провести весьма рискованную рекогносцировку, каковое задание он исполнил с величайшею отвагою, ловкостью и смекалкою, за что и удостоился благодарности командующего. Мысль о том, что он добился отличия, на мгновение заставила вспыхнуть поблекшие щеки его супруги, но краска тут же сменилась пепельной бледностью, лишь стоило ей осознать, какой он подвергался опасности.
После того сестры более не получали никаких известий ни от сэра Филиппа, ни даже от их брата Фальконера.
На самом-то деле положение леди Форрестер ничем не отличалось от положения сотен жен, чьи мужья ушли на войну, но безвольные натуры всегда склонны к мнительности и посему неопределенность, которую иные выносят с природным безразличием или же с философским смирением, а иные с верою и надеждой на лучшее, была совершенно нестерпима для леди Форрестер, одинокой, чувствительной и начисто лишенной какой бы то ни было силы духа.
ГЛАВА II
Не получая никаких известий о сэре Филиппе, ни прямых, ни косвенных, его несчастная супруга наконец начала черпать утешение даже в беспечных его привычках, некогда причинявших ей столько страданий.
- Он так легкомысленен, - по сто раз на день твердила она сестре. - Он ведь такой, он ведь никогда не пишет, если все хорошо. А коли случилось бы что-то худое, он непременно известил бы нас.
Леди Ботвелл выслушивала сестру, не пытаясь утешать ее.
Вероятно, она придерживалась мнения, что даже самые худшие новости, какие только могли прийти из Фландрии, несли бы в себе некоторые крохи утешения, и что вдовствующая леди Форрестер, ежели бы ей было суждено таковою оказаться, могла бы, пожалуй, обрести некий источник счастья, неведомый жене самого веселого и славного шотландского джентльмена.
Сие убеждение стало лишь крепче, когда им довелось узнать, наведя справки в ставке главнокомандующего, что сэр Филипп покинул армию, хотя был ли он убит или захвачен в плен в одной из тех многочисленных стычек, в которых так любил отличаться, или же добровольно оставил службу по какой-то непонятной причине либо внезапной прихоти, не брался даже и гадать ни один его соотечественник из лагеря союзников.
Тем временем на родине заждавшиеся его кредиторы потеряли терпение, подняли шум и вошли во владение его имуществом, угрожая даже и самой свободе его, когда бы ему хватило дерзости вернуться в Шотландию.