– Погонь? – Я терпеть не мог это слово.
Кювье потер свое усталое лицо.
– Ну, по крайней мере, мы сможем изучить вулкан. Может, нам повезет, и он начнет извергаться.
– Да уж, – сухо ответил я, – вот была бы потеха.
– По рукам! – воскликнул Наполеон. – А теперь кто хочет пострелять по моим лебедям?
Глава 8
Наполеон пообещал, что мы сможем выполнить свою миссию за месяц или два. И действительно, Европа пребывала в состоянии мира, летние дороги были почти сухими, и мы добрались от Парижа до Венеции за каких-то две недели, двигаясь сначала на юг Франции, а затем на восток сквозь новую Цизальпинскую республику, созданную Наполеоном после его победы у Маренго. Я не замечал никакой слежки. Конечно, наши враги, если они не сдались, могли весьма точно угадать, куда мы направляемся, особенно с учетом того, что Озирис, Маргарита и Фуше, похоже, лучше понимали, что происходит на самом деле, чем мы. Наша экспедиция, вероятно, была таким же секретом, как неудачная контрацепция к девятому месяцу беременности. С другой стороны, не исключено, что мы сбили Ложу египетского обряда со следа, или Фуше задержал их и вся наша поездка окажется лишь беспечным отпуском.
Хотя мои компаньоны и были недовольны тем, что их завербовали, и обвиняли меня в том, что Наполеон принудил их к сотрудничеству, им вовсе не претила идея путешествия за счет французского правительства. Кювье получил на руки наши пособия, но, как и всех казначеев, его было непросто убедить разориться на бутылку действительно хорошего старого вина или жаркого из вырезки лучшего качества.
– В конце этого недоразумения мне придется отчитываться за все, что вы потребляете, – ворчал он, – и я не представляю, как объяснить министерству, почему нужно было купить именно этот круг сыра, а не тот, который значительно дешевле и на сто грамм тяжелее.
– Я всегда думал, что вы, французы, цените еду превыше искусства и даже любви, – сказал ему Смит.
– В том, что касается расходов, у наших бухгалтеров вкусы как у англичан.
Я не жаловался, прекрасно понимая, что путешествую в карете с единственной целью куда-то приехать, в то время как немногие могли похвастать такой оказией. Мы проезжали мимо длинных рядов крестьян, косящих траву на закате, мимо конюхов с обожженными солнцем плечами, выгребавших навоз из конюшен, и служанок, которые, словно парусники, разрезали юбками цыплячье море, которое снова смыкалось за ними, поглощая рассыпанное пшено. Я думал о том, насколько же это странно, безопасно и скучно – быть привязанным к одному месту, позволяя смене времен года определять твою жизнь. Вечерами я гулял, чтобы размяться, жуя яблоко или сливу, и если мне на пути встречался смышленый мальчишка или симпатичная мадемуазель, я временами показывал им свою винтовку или даже подстреливал для них ворону-другую. Подобное представление они считали волшебством, а меня принимали, словно я экзотический путешественник из другого мира.
Ученые были озабочены, но заинтересованы. В конце концов, они вот-вот увидят драматичный с геологической точки зрения остров на краю Османской империи, поучаствуют в политических интригах и, быть может, сделают пару археологических открытий. Уж конечно, наша поездка была более захватывающей, чем академические совещания. Правда в том, что я все еще сохранил остатки своей геройской репутации, и ученые надеялись на то, что и им достанутся кое-какие лавры, и я не мог их в этом винить.
Мы постепенно вжились в свои роли: я – бесстрашный проводник, за которым нужен глаз да глаз, Кювье – наш казначей и скептический надзиратель, Смит – упрямый англичанин, всегда готовый подставить плечо, и Фултон, наш жестянщик, с восхищением смотревший на каждое гребное колесо и шлюз. Изобретатель помогал нам коротать время, создавая многочисленные чертежи и схемы улучшения подвески нашей кареты, каждая из которых немедленно отбрасывалась кучером как непрактичная или слишком дорогая.
От скуки мы также пускались в дискуссии о необходимости заново переписать мировую историю.
– Все, что мы знаем, это что камни наслаивались и стирались на протяжении миллионов лет, – говорил Смит, – но как? Путем катастрофы, как вулкан или великий потоп, или же путем постепенной эрозии ветра и дождя? И кому какое дело, что там было при сотворении мира, пока не появились мы, люди? О чем думал Бог?
Он собирал камни на каждой остановке, отмечал их тип на карте Франции (по мне, так все камни были одинаковыми, но он различал их, как пастух различает коров в своем стаде) и затем выбрасывал в окно кареты.