Но оставим на время реальную атомную проблему и продолжим рассказ о том, как она преломлялась в параболических антеннах научной фантастики. Точнее, в гиперболических, потому что логика повествования подводит нас к популярнейшему роману Алексея Толстого "Гиперболоид инженера Гарина" (см. главу "Вечный ветер") и в подвалы имперского управления безопасности на Принц Альбрехтштрассе, 8, ибо заправилы третьего рейха тоже не избежали своеобразного столкновения с научной фантастикой. Речь идет о двух фильмах режиссера Фрица Ланга «Метрополис» (1926 г.) и "Женщина на Луне" (1928 г.).
"Метрополис" — первая социальная утопия в мировом кинематографе — побила все тогдашние рекорды постановочной стоимости. Шестьдесят тысяч метров пленки, из которых Ланг смонтировал потом двухчасовую ленту, обошлись студии УФА в четыре миллиона марок.
Фильм начинался титрами: "Мы живем в мире материальных достижений, небывалого развития науки. Но что происходит с нашими сердцами и нашим разумом? Будет ли наше будущее таким, как в этом фантастическом городе?" И словно в ответ в фильме была показана апокалипсическая сцена тотально-то вандализма, когда обитатели поверженного города будущего открывают шлюзы и подземный бушующий поток сметает с лица земли последние убогие лачуги, затягивая в водовороты отчаянно барахтающихся (ребятишек. Как знать, может быть, именно эта сцена пришла на память мечущемуся в бункере имперской канцелярии Гитлеру, когда он отдал последний чудовищный приказ — пустить воды Шпрее в туннель метро, где укрылись от бомбежки тысячи берлинцев: женщин, стариков, детей. Во всяком случае, Гиммлеру «Метрополис» подсказал контуры будущего "государства СС", которое обер-палач планировал создать в Бургундии, а молодому Вернеру фон Брауну "Женщина на Луне" подбросила кое-какие идейки насчет оформления ракетодромов.
Консультантом фильма "Женщина на Луне" был, кстати, один из пионеров ракетной техники — профессор Оберт, нарисовавший эскизы пусковых установок и баллистических ракет. Конструкция стартовых платформ, которую разработал потом фон Браун для своих «фау», оказалась настолько похожей на «киношную», что нацистские бонзы забеспокоились, и гестапо на всякий случай наложило свою лапу на все копии фильма. Потом их обнаружили в подвалах управления имперской безопасности.
Но вернемся к событиям куда более значимым для всей послевоенной истории. Речь идет об истоках интересующей нас проблемы, у которой, как это будет вскоре показано, оказались самые тесные связи с фантастикой не только извне, но и изнутри, не только прямые, но и обратные.
Доктор Лиза Мейтнер навсегда покинула Германию, когда большая работа над синтезом трансурановых элементов была, казалось, завершена. Однако связь ее с Ганом и Штрассманом не прервалась. Они продолжали переписываться. Ган коротко сообщал о наиболее важных результатах, а Мейтнер комментировала их. Цель казалась близкой. Бомбардировка урана нейтронами как будто бы обещала подарить несуществующие в природе трансурановые элементы. Следовало торопиться. Ведь аналогичные работы велись Фридериком и Ирен Жолио-Кюри и Савичем во Франции, а несколькими годами ранее Энрико Ферми в Риме. В Советском Союзе пристальное внимание этому процессу уделяли Г. Н. Флеров и К. А. Петржак. Широкую известность получили работы Л. И. Вернадского, А. И. Бродского, статья Я. Б. Зельдовича и Ю. Б. Харитона о возможности цепной самоподдерживающейся реакции.
Но пока речь шла "всего лишь" о новых элементах, ни о чем более…
Ган и Штрассман первые убедились в том, что мишень не содержит новых сверхтяжелых элементов. Напротив, они обнаружили осколки деления. Уран под действием нейтрона расщеплялся на более легкие элементы. 22 декабря 1938 года они направил сообщение о проведенных работах в научный еженедельник "Ди Натюрвисеншафт". Директор издательства клятвенно заверил Отто Гана, что статья появится в ближайшем выпуске, ровно через две недели-6 января 1939 года.
На карту была поставлена безупречная репутация Гана. Либо это ошибка, либо… Он написал обо всем в Стокгольм Лизе Мейтнер.
Письмо нашло ее в небольшой уютной гостинице чистенького, почти игрушечного городка Кунгельв. Доктор Мейтнер приехала сюда на рождественские каникулы вместе с племянником Отто Фришем. Как и его прославленная тетка, он тоже был физиком и беженцем из третьего рейха. Она получила должность в Стокгольмском физическом институте, он — у Нильса Бора, в Копенгагене.
Лиза Мейтнер слишком хорошо знала Гана, чтобы допустить возможность ошибки в химической идентификации элементов. Сомнений быть не могло: уран действительно расщепляется на барий и криптон, хотя это и представлялось невероятным.
Отто Фриш так и сказал: «Невероятно». Он даже слышать не хотел о подобной версии. Схватил лыжи, открыл балконную дверь и выпрыгнул из лоджии на снег,
Но пока он застегивал крепления, Мейтнер тоже успела сбежать вниз. И они пошли вместе по бескрайнему заснеженному полю, над которым качались от ветра колючие верхушки сухого репейника. Она шла, задыхаясь, по его лыжне и что-то кричала ему, одинокая, пожилая женщина, затерянная среди чужой белой равнины.
Потом Отто Фриш вспоминал: "Ей потребовалось довольно много усилий, чтобы заставить меня слушать, но в конце концов мы начали спорить о природе открытия, сделанного Ганом… Самой поразительной чертой этой новой формы ядерной реакции было высвобождение огромной энергии".
Он был совершенно растерян. В письме к матери он признался: "Я чувствую себя как человек, который, пробираясь сквозь джунгли, не желая этого, поймал за хвост слона, и сейчас не знает, что с ним делать".
В день выхода из печати статьи Гана и Штрассмана Фриш возвратился в Копенгаген и рассказал обо всем Бору.
— Как мы могли не замечать этого так долго! — взволновался Бор.
Спустя несколько часов он был уже на борту парохода, отправляющегося в шведский порт Гетеборг. А ровно через сутки огромный шведско-американский лайнер «Дроттнинг-холм» уносил его за океан.
Так начала раскручиваться бешеная пружина беспримерной атомной эпопеи.
Судно Бора еще болталось в Атлантике, когда Отто Фриш провел классический по простоте эксперимент. "Атомный термометр" Фриша показал энергию, в 50 миллионов раз превышавшую сжигание водорода в кислороде. 15 января 1939 года стал отсчитывать первые секунды грозный атомный век. Английский «Нейчур» в рекордный срок опубликовал статью Мейтнер и Фриша "Деление урана с помощью нейтронов — новый тип ядерной реакции". Джинн был выпущен из бутылки.
А Нильс Бор, прибыв в Нью-Йорк, не торопился в Принстонский институт перспективных исследований, где его ожидал Эйнштейн. Абстрактные проблемы космоса и статистической природы причинности отступили на задний план. Обсудив открытие Гана с Уилером, Бор встретился с лучшими физиками Америки, в числе которых к тому времени был уже и Ферми, навсегда покинувший фашистскую Италию.
Но пропустим ряд исторических и хорошо известных теперь вех, которые привели в конце концов I: взрыву в пустыне Аламогордо и к взрыву над Хиросимой…
3 марта 1939 года бежавший из хортистской Венгрии в США Лео Сцнлард совместно с Уолтером Зин-ном поставили опыт, который должен был воспроизвести деление урана.
"Появление вспышек света на экране, — сразу все понял Сцилард, — могло означать, что в процессе деления урана излучались нейтроны, а это, в свою очередь, означало, что освобождение атомной энергии в больших масштабах было не за горами.
Мы повернули выключатель и увидели вспышки.
Некоторое время мы наблюдали за ними, а затем все выключили и пошли домой.
В ту ночь у меня почти не оставалось сомнений, что мир ждет беда".
Вспышки на экране осциллографа, которые шепотом подсчитывал Сцилард, были гирляндами фонарей вдоль дороги, ведущей к пропасти, имя которой "цепная реакция". Космическая сила, запрятанная в уране, могла быть высвобождена не только в реакторе, но и в бомбе.
А в Германии в это время тоже вовсю велись работы по расщеплению урана. Нацисты тянулись к чешским рудникам, к норвежским заводам тяжелой воды… Гитлер мог получить атомную бомбу.
Приехавший в Америку профессор Петер Дебай подтвердил самые худшие ожидания.
В 1945 году, отвечая на вопросы сенатской комиссии, Лео Сцилард объяснит: "Они (немцы. — Е. П.) могли бы начать работы по созданию атомного оружия в 1940 году, а, приложив максимум усилий, успешно завершили бы их к весне 1944 года. Они победили бы прежде, чем у нас появилась возможность осуществить вторжение в Европу".