Мы остановились перекусить. Здоровяк извлек из мешка хлеб, сыр и бурдюк с вином и отвалил мне порцию, которой вполне хватило бы на двоих. Я съел большую часть, а остальное, когда мой сотрапезник отвернулся, отправил в специальный карман для отходов, расположенный на плече скафандра, и как только Джонни расправился со своей порцией - ненамного большей, чем моя, - и я поднялся на ноги, давая понять, что того же жду и от него. Он даже не пошевелился.
- Теперь мы должны отдохнуть часок, - заявил он.
, - О кей, - отозвался я. - Только отдыхать тебе придется в одиночестве. Меня ждет дело. - Я зашагал прочь по пятнистому снегу, и отошел уже шагов на десять, когда мимо галопом промчалась гигантская шавка, развернулась и преградила мне дорогу. Я попытался обойти ее справа, но пес снова встал на моем пути. То же самое произошло и при левом повороте.
- Отдохни, Карл Паттон, - произнес сзади Голиаф. Он улегся на спину и заложил руки под голову, закрыв глаза. Что ж, ладно, если я не могу заставить его продолжать путь, я могу не давать ему заснуть. Я вернулся и сел рыдом с ним.
- Глухомань здесь, - сказал я. Он ничего не ответил.
- Такое впечатление, что здесь отродясь никто не бывал, - добавил я. - Даже мятой жестянки из-под пива не видно. - Это тоже не возымело успеха. - Чем, интересно, ты кормишься здесь? - спросил я. - Из чего делаешь сыр и хлеб?
Он открыл глаза.
- Из сердцевины дерева-друга. Ее размалывают в муку или делают массу и сквашивают.
- Неплохо, - заметил я. - Но уж вино-то наверняка привозное.
- Вино нам дают плоды того же самого дерева. - Он так произнес это "нам", словно дома его ждали жена, шестеро ребятишек и недочитанная книга.
- Сначала, наверное, было очень тяжело, - сказал я. - Если вся планета такова, то трудно даже представить себе, как твои предки ухитрились выжить.
- Они боролись, - ответил великан так, будто это объясняло все.
- Но ведь больше незачем бороться, - возразил я. - Ты можешь преспокойно покинуть эти скалы и беззаботно зажить под каким-нибудь не очень ярким солнцем.
Великал задумчиво смотрел в небо.
- У нас есть легенда о месте, где воздух мягок, и прямо из земли растут сочные фрукты. Я думаю, мне бы там не понравилось.
- Почему же? Тебе кажется, что это особый шик - выжить, преодолевая трудности?
Он повернул голову и взглянул на меня.
- А ведь на самом деле это ты испытываешь трудности, Карл Паттон. Я-то у себя дома, а ты страдаешь от холода и усталости в мире, чужом для тебя.
Я что-то проворчал себе под нос. Джонни Гром так выворачивал смысл, что мои собственные слова рикошетом попадали в меня же.
- Я слышал, здесь существует весьма кровожадная разновидность животных, сказал я. - Что-то я до сих пор ни одного не стречал...
- Скоро встретишь.
- Тебе интуиция подсказывает, или...
- Нас уже несколько часов преследует стая снежных скорпионов. Когда мы выйдем на открытое место, ты их увидишь.
- Откуда ты знаешь?
- Так говорит мне Вула.
Я взглянул на огромную псину, которая развалилась на земле, положив голову на лапы. Псина выглядела усталой.
- А откуда у вас взялись собаки?
- У нас всегда были собаки.
- Наверное, в первом корабле была пара, - предположил я. - Или, может быть, замороженные эмбрионы. Скорее всего, так оно и было. Переселенцы наверняка везли с собой зародышей разных животных.
- Вула из породы военных псов. Ее предком был могучий Стэндфаст, который одолел псов Короля Руна на Поле Сломанного Клинка.
- Вы что же - воевали?
Он ничего не ответил. Я фыркнул.
- Я-то думал, что тратя такие колоссальные усилия, только лишь, чтобы выжить, вы не слишком дешево ценили свои жизни.
- Что стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения. Принц Дал сражался за свои.
- И кто же победил?
- Они бились двадцать часов, и когда принц Дал упал, король Рун отступил назад и убедил его подняться. Но в конце концов Дал сломал королю спину.
- Ну, так значит... разве это послужило доказательством его правоты?
- Какое значение имеет, во что верит человек, Карл Паттон, если он верит в это всем сердцем и дущой?
- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них.
Тут великан сел и указал рукой на мерцающие вдали белые вершины.
- Правы горы, - произнес он. Затем взглянул в небо, где в вышине крепостными стенами громоздились темно-пурпурные облака. - Небо право. И эта правота значит гораздо больше, чем факты скал и газа.
- Никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы. - сказал я. - Я знаю одно - вкусно есть, спать в мягкой постели и пользоваться всем самым лучшим, - это хорошо. А тот, кто утверждает обратное, либо несчастный, либо дурак.
- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучше ложе, чем усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?
- Ты, видно, вычитал это в книге...
- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил, то почему же ты здесь?
- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное.
- И потом... если ты не погибнешь на этом пути - неужели ты вернешься туда, на свой прелестный мирок, и будешь поедать сочные плоды, взращенные кем-то другим?
- Конечно, - ответил я. - А почему бы и нет? - Тут я почувствовал, что слова мои - слова безумца, и не понял, почему. Это окончательно вывело меня из равновесия. Но спорить я не стал и сделал вид, что уснул.
* * *
Через четыре часа мы добрались до вершины длинного холма, и перед нами предстала целая тысяча миль леса и ледника - пространство, достойно соответствующее масштабам мира под названием Вэнгард.
Мы уже девять часов были в пути, и, не смотря на все хитроумные приспособления, я начал уставать. Верзила же выглядел как новенький. Он поднес к глазам ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то странно маленьким и пронзительно ярким, как пред бурей, и указал на пик, отделенный от нас долиной. До него было примерно с милю или две.
- Там мы будем ночевать, - сказал он.
- Это же в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не заночевать прямо здесь?
- Нам нужна крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет иметь против.
- Какой еще Холгримм?
- Там находится его дом.
Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Так бывает, когда в ваш разговор вдруг вмешивается привидение. Не то, чтобы я боялся привидений, просто так считается среди людей.
Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и фыркала все чаще по мере того, как мы приближались к хижине, сложенной из бревен, когда-то обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была высокой, черепичной, в окна были вставлены разноцветные стекла в свинцовых переплетах. Перед домом великан некоторое время постоял, опираясь на свой посох и прислушиваясь. Дом как будто хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был из тех же скал и деревьев, что стояли вокруг. Ничто иное не выдержало бы схватки с природой.
- Знаешь, Карл Паттон, - сказал великан, - Мне кажется, будто вот-вот послышится голос Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая нас войти.
- Да, если бы он был жив, - отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную ручку - дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.