Внезапно мальчик подумал: «Каких только лиц не отражалось в этом зеркале! Дворяне в напудренных париках. Бородатые купцы. Матросы в пулемётных лентах крест-накрест… Вот бы увидеть эти отражения!»
От этих мыслей Алёше стало жарко. В самом деле, разные люди подходили к этому зеркалу, запечатлевались в нём и отходили навсегда. Говорят, даже свет весит немного, но весит, и его можно уловить. А зеркало — это свет! Отражения обязательно должны остаться!..
Пристальнее пристального Алёша всматривался в стеклянные бугорки… Сейчас… Кто это там в глубине? Позади загрохотало. Мальчик отпрянул от зеркала и увидел, как из пионерской комнаты хлынула толпа, а впереди — Никита. Разбежавшись, Никита прокатился по паркету, как на коньках, а Людмила объявила Алёше:
— Такого горниста, как он, поискать надо!
— Как кто? — не понял мальчик.
— Как Никита! — ответила девочка. — Он горнить научился, да ещё как! Его Борис Иванович похвалил: «Прирождённый горнист!» Разве ты не слышал? Где же ты был тогда?
Дома Алёша выгладил галстук горячим утюгом. Мать встревожилась:
— Палёным пахнет! Не горим ли мы?
— Ничего, — успокоил отец. — Старается человек.
Ложась спать, Алёша положил галстук под подушку, а ближе к утру ему приснился Дворец пионеров. В нём не было ни души. Луна заглядывала во все окна и блестела на паркете. Мальчик остановился у знакомого зеркала. Рядом со своим отражением в стеклянном озере, оправленном в золотую раму, он увидел людей в напудренных париках и не удивлялся: так и должно быть, потому что ничто не исчезает бесследно, как и луч света.
Кто это там? Что за люди?
Стекло быстро запотело от Алёшиного дыхания, и никого не стало видно.
Рукавом Алёша чисто-начисто вытер зеркало. Близко от себя он увидел девочку его лет — простоволосую, в длинном белом платье и с медными пряжками на башмаках.
Девочка улыбнулась пухлыми губами.
— Здравствуйте, сударь, — сказала она. — Меня зовут Софья. А вас?
— Ох ты, имя-то какое! — обрадовался мальчик. — А меня Алексеем.
И спросил с надеждой:
— А на «ты» нельзя?
— На «ты»?.. Какое у вас красивое жабо. Я не представляла, что жабо бывает красным. Вы, сударь, похожи на петушка с красной грудью…
— А вы, сударыня, — обиделся мальчик, — на белую курицу!
— Это не очень вежливо. — Губы девочки задрожали от обиды. — Лучше бы вы сказали: «На белую курочку»… Разве это так трудно?
Смягчившись, Алёша спросил:
— Вы, наверное, принцесса?
— Что вы! Я обыкновенная крепостная. Старая барыня купила меня на рынке за двадцать пять рублей.
— За двадцать пять рублей?! — возмутился мальчик.
— У вас разве дороже? — удивилась девочка.
— «У вас»! — Алёша задохнулся от возмущения. — Попробовал бы кто у нас людьми торговать, его бы тут же посадили в тюрьму! У нас все равны.
Девочка близко подошла к Алёше, к таинственной зеркальной плёнке, что непостижимым образом отделяла тот мир от этого, и, вытянув пальцы, но не дотянувшись до груди мальчика, сказала с искренним восхищением:
— Как вам идёт этот красный шёлк!
— Это — пионерский галстук. Меня только что в пионеры приняли, — с гордостью объявил мальчик. — Я — пионер!
— А кто это — пионер?
— Кто?..
Мальчику захотелось говорить долго-предолго. От желания сказать как можно больше, от того что на словах ему пока ещё было трудно объяснить суть, от жалости к этой девочке — от всего этого у Алёши пересохло в горле. Он протянул обе руки к Софье и выдохнул:
— Идите к нам, сударыня!
Но пальцы Алёши больно стукнулись о стекло, и он проснулся.
В избе было тепло и тихо.
На цыпочках мальчик вышел на крыльцо под небо, белое от звёзд до самой земли. Да и земля тоже была белая — цвели яблони! — и дышала холодом, и Алёша тут же вернулся домой.
«Май холодный — год хлебородный, — вспомнил он примету, залезая под одеяло, дрожа и согреваясь. — Буду сон досматривать».
Под подушкой Алёша нашарил галстук, пахнущий глаженьем, и заснул, полный ожидания счастливых перемен в начальной жизни своей.
