На кухне нашлась Лиса. Она отмыла кастрюлю от черноты и пила чай. Марина присела к ней на соседнюю табуретку, и в этот момент входная дверь хлопнула. Лика положила ключи. Вытащила из пакета три жёлтых коробочки «роллтона», а сам пакет сунула в чудо российской инженерии — пакет с пакетами.
— Оп-па. Проснулась. Ну что, как первая пьянка прошла? Как тебе похмелье? — Лика говорила издевательски громко, и от её альта с новой силой затрещала голова. Задержала взгляд на Марининых шрамах.
— Нормально, — с раздражением прошептала Марина.
Лика, прикладывая ладонь к чайнику, фыркнула: «Лис, я также себя веду?» А потом резко дернулась к окну. Обнялась с Лисой, поцеловалась в щеку. Марина отвернулась от этой парочки. Фи. Она нормально относилась к Лисе, но Лика — это что-то с чем-то. Постоянно насмехается, хмурит брови и кривит губы. И именно по отношению к ней.
Марина закусила губу. Она ведь сама не лучше. Вчера спалила Лику и Лису, а потом они ей помогли. Даже пустили в дом и собирались накормить.
— Ты ешь такое? — Лика потрясла перед носом Марины лапшой быстрого приготовления. Её голос стал спокойнее.
— Не хочу есть.
— Не поверю. Ты вчера только алкашкой блевала. Поэтому, кстати говоря, тебе сейчас и хуево. Если бухать на сытый желудок, похмелье легче переносить. Сколько голодаешь уже?
— Третий день, — Марина, к собственному удивлению, призналась в этом с тяжёлым сердцем. Обычно она гордилась подобным.
Несмотря на то, что Марина сидела в болоте диет с тринадцати лет, кости у неё не выпирали. Марина долго не ела, скидывала несколько килограмм, срывалась, и в считанные дни килограммы возвращались с надбавкой. Она оставалась у разбитого корыта с убитой пищеварительной системой, плохими зубами, ломкими волосами и ногтями. А ещё менструации почти всегда не появлялись в срок: то пропадали на несколько месяцев, то были аж два раза за май с промежутком в неделю.
Лика вздохнула, помогла Лисе организовать завтрак, попутно рассказывая, что видела свою мать в магазине, и та от неё с отвращением отвернулась. Сунула задумчивой Марине белую горячую коробку. Марина поняла, что есть действительно хочет. Сильно. Лиса села рядом со своим «роллтоном». Лика собралась есть стоя, прижавшись к подоконнику — бедная родственница.
Лиса и Лика трапезничали тихо, не переговариваясь. Даже сонно, могла бы сказать Марина. Ей было поначалу сложно есть, — всё-таки, три дня ни крошки во рту, — однако потом пришлось ограничивать себя, чтобы не выглядеть нищей сиротинушкой-беспризорницей. Коей Марина и являлась. Хотелось захлебнуться этой сочной островатой лапшой. Марина съела лапшу самой первой и допила бульон. А в желудке будто была ещё куча места.
Доела завтрак Лиса. Лика. Девушки выбросили коробочки, помыли вилки одна за другой. Лиса ушла в спальню. Марина осталась на кухне вдвоём с Ликой.
Марина отправила коробочку в мусорку, вилку искупала. Хотела пойти по следам Лисы, но…
— Стой. Иди со мной, — Лика тронула её за плечо, утягивая за собой. Марина пискнула и попробовала толкнуть Лику, которой этот толчок вообще не помешал.
В туалет? Лика прикрыла дверь. Защелку не тронула. С беспокойством в глазах посмотрела на Марину. Распахнутые глаза, приподнятые плечи, Лисина одежда. «Совсем ещё ребёнка» — мелькнула мысль.
— Так, — Лика не знала, как начать. — Дай мне руки. Запястья.
— А? Зачем? — в груди Марины потяжелело, а руки она спрятала за спину. Она догадывалась: Ликино внимание привлекли шрамы.
Лика достала из-за зеркало белую бутылочку с жёлтой этикеткой «перекись водорода» и несколько ватных дисков. Будет обрабатывать? Девушка зачем-то провела рукой по волосам — мешаться они ей точно не могли — старательно прикусила нижнюю губу. Налила прозрачной перекиси на ватку. Та поголубела в середине.
— Тш-ш. Я просто обработаю. Знаешь, что будет щипать, да? Чем резала?
— Резал. Канцелярским ножом и лезвием «спутник».
Лика села на бортик ванны, взяла правое запястье Марины и прижала смоченный диск. Марина дёрнулась, но Лика держала руку очень крепко: знала, что так будет. Ранки обожгло, и с каждой секундой жжение становилось сильнее. Лика протерла все повреждённые места, и принялась за мучение другой руки. Марина сжала губы и терпела. Заплакать было бы великим провалом. Сама не заметив, в какой момент, Марина вцепилась в плечо Лики горящей рукой. В уголках глаз набухли капельки слез. Внезапный груз душевной боли навалился на дрожащие плечи, ломая кости. Лика дышала размеренно, но взгляд её бегал.
— Меня ножом моим же. Думаю, шрамы точно на всю жизнь останутся.
Марина тыльной стороной ладони вытерла влажные щеки. В зобу дыхание сперло. Лика встретилась взглядом с Мариной и сглотнула.
— А… за что?
— Конечно, — выдавила из себя улыбку Лика. — У нас же всегда карают справедливо и за что-то. За то, что посмела, сволочь такая, обманывать всех и быть, ах, страшной лесбухой.
Марина вспомнила.
— Тебя избили твои друзья, когда ты призналась в том, что женского пола?
— Друзей у меня никогда не было. Только подруги. Нет дружбы между мужчиной и женщиной. Вернее, такой, какая между двумя женщинами. Мужчины — подколодные змеи. Во всем ищут для себя выгоду. Вообще, это и звучит абсурдно: когда я называлась Олегом, так была… просто товарищем, собригадником. А призналась, так сразу стала тварью и извращенкой. Как окончания и имена меняют восприятие!
Маринина грудь дернулась: она сделала вдох. Подняла уголок губ. Помимо груза грусти навалилась и вина. Не нужно было вчера раскрывать отношения Лики и Лисы. Что сейчас ответить? Она ведь и сама до этого дня считала Лику «тварью и извращенкой», плюсом трансфобкой.
— Извини.
— А? Чего? За что? Ты мне ничего не делала. — Лика изогнула бровь и дернулась назад. Что-то, а мимика у неё была выразительной. Если Лиса овладела сей особенностью благодаря театральному, то у Лики это получалось случайно. Марина заметила, что правая бровь у неё не выстрижена, как сейчас некоторые делали (и сама Марина в том числе), а действительно пересекается шрамом.
— Я плохо о тебе думал. Назвал трансфобкой. — Марина опустила взгляд.
Лика засмеялась в кулак.
— Не ты одна. Как меня только не обзывали, уж не перечислю. — Лика взяла в свои ладони небольшие Маринины. — Ты тоже, кстати, извини. Я была неправа, накинувшись из-за того, что ты обращаешься к себе в мужском роде и называешься Максимом. Для меня вся эта тема — больное место. Но я не буду называть тебя тем, кем ты не являешься. И меня люди не должны.
— Хорошо. Прощаю. — Марина растянулась в улыбке и прильнула к Лике, обнимая её.
Мышцы Лики напряглись, дыхание на секунду остановилось. Такого она явно не ожидала. Марина услышала перед самым ухом тихое «ладно», а потом чужие руки в ответ прижали к себе. Сердце билось медленнее, чем у самой Марины. Через несколько секунд нежностей Марину отстранили.
— Эм. Не думала отрезать кусок рукава и закрывать им предплечье? Если тебя смущают порезы.
Марина пожала плечами. Она подумала, что такие перчатки любит носить Доминика, и можно будет одолжить у неё.
Так они с Ликой и нашли общий язык. По крайней мере, Марина поняла, что Лика ничем Лисы не хуже. А говорит она то, что думает. Вина билась об ребра птицей в клетке и царапала лапками внутренности. Зачем вообще было мстить? Ради чего? Марина поняла, что в скором времени потеряет Лису и Лику. Никто бы после подобного предательства не захотела с обидчицей и переглянуться.
Лиса разговаривала по телефону с мамой, когда Марина и Лика присели к ней на диван. Марина схватила смартфон и увидела несколько сообщений от Глеба и Златы одного и то же посыла: «как вчера дошла» и «как самочувствие». Марина напечатала, что «норм».
—… Мам, хватит. Лика рядом. Нет, я сегодня и завтра буду ночевать у неё. Видишь, мышей забрала, — Лиса взяла тишину и закатила глаза, выслушивая недовольное бормотание из динамика. — Мы не делаем ничего такого, хватит. Мне с ней намного лучше, чем со Славой. Не порть мне настроение.