Мадам заверяла, что он любил меня. Тогда почему же он так и не сбросил маску? Почему позволил мне считать, что у меня нет отца? Разве любящий родитель способен на столь утонченную жестокость?
— У него имелись свои причины, — убеждала меня мадам, — и никакие соображения не могли повлиять на него. Он не мог бежать от своей судьбы. Она и сейчас преследует его, и спасение от нее он обретет лишь в смерти. Для твоего отца ничего не имеет значения, кроме необходимости вернуть то, что украли у него Эмили Картерет и Феб Даунт. Постоянным, неумолимым сознанием этой необходимости он руководствовался во всех своих поступках и все свои действия подчинял одной-единственной цели. Это его проклятье, и из-за него нам всем приходится страдать, как страдает он… После возвращения из добровольной ссылки, — продолжала она, — твой отец уже не мог сам достичь заветной цели, а потому направил все свои силы, всю свою волю на то, чтобы вырастить из тебя, милое дитя, достойную замену себе. Еще раз повторяю, он любит тебя — и всегда любил. Но им движет некая сила, превосходящая даже любовь.
— Куда же он уехал? — спросила я. — И почему оставил вас, когда вы больны и удручены сердцем?
— Он уехал вчера, — ответила она. — Куда — не сказал. Сказал только, что никогда не вернется.
— Но почему?
— Потому что я больше не нужна ему. Потому что он думает, что Великое Предприятие потерпело крах. И потому что онаумерла.
Я ушам своим не поверила. Как он мог узнать о смерти Эмили столь скоро?
Оказывается, мой отец имел свои источники информации. От подкупленного осведомителя из сыскного отдела Лондонской полиции он узнал о характере свидетельств против Эмили и таким образом выяснил правду о рождении Персея и о сговоре, существовавшем между Эмили и лордом Тансором.
— Новость, что твой брак с Персеем Дюпором никак не послужит к достижению нашей великой цели, стала для нас страшным ударом, и твой отец на несколько дней заперся в своих комнатах, почти ничего не ел и не желал никого видеть. Он немного воспрянул духом, когда получил телеграмму с известием о смерти леди Тансор.
— Телеграмму! — изумленно воскликнула я. — Но от кого?
— У твоего отца еще со времени работы доверенным помощником покойного мистера Кристофера Тредголда осталось много связей. Он сохранил знакомства со многими людьми не самой безупречной репутации, готовыми и способными раздобыть для него любую нужную информацию. Он сам ездил инкогнито в Лондон и несколько раз в Нортгемптоншир, когда возникала такая необходимость. Тебе следует знать также, что на него работал один человек в Эвенвуде, исправно докладывавший обо всех происходящих там событиях. Он-то и прислал телеграмму.
— Скорее всего, это капитан Уиллоби, — уверенно сказала я.
— Да нет, не капитан Уиллоби, — возразила мадам, — хотя он тоже ежедневно присматривал за тобой по поручению твоего отца. Это старший лакей Джона Баррингтон, служивший под началом капитана во время Русской войны. Именно Баррингтон регулярно уведомлял нас о твоей безопасности и благополучии — а о них, поверь, мы всегда беспокоились прежде всего. Что же касается до капитана Уиллоби, его настоящее имя Уиллоби Легрис, и он самый давний и самый надежный друг твоего отца, в ком тот находил поддержку в течение всех лет своей добровольной ссылки и на кого всегда сможет положиться и впредь.
Баррингтон! Угрюмый, молчаливый Баррингтон, принесший мне ужин в мой первый вечер в Эвенвуде! Оказывается, все это время он без моего ведома охранял и опекал меня, за что я, конечно же, должна быть ему благодарна. Баррингтон постоянно находился рядом, но я ни разу не заподозрила, что он вовсе не тот человек, каким кажется и каким описан в моем Секретном дневнике. Однако теперь я поняла, что именно благодаря своему умению держаться в тени, не привлекая ничьего внимания, он оказался таким превосходным шпионом.
С немалым изумлением я узнала также, что именно Баррингтон, по наущению моего отца, устроил так, чтобы Эмили отказала от места моей предшественнице, мисс Пламптр. Подкинув к ней в комнату брошь, в краже которой обвинили горничную, он затем показал, что видел, как она выходила из господских покоев в день, когда Эмили была в Лондоне и когда, по всеобщему мнению, украшение и пропало. В ходе последовавшего обыска брошь обнаружилась, и злополучная мисс Дороти Пламптр, невзирая на упорные — и высшей степени возмущенные — заявления о своей невиновности, была немедленно отослана прочь из Эвенвуда, а мадам получила возможность устроить меня в услужение к леди Тансор.
После легкого ужина мы с мадам придвинули наши кресла поближе к камину, ибо из-за дождя и ветра к вечеру сильно похолодало.
Я хотела отложить дальнейший разговор до утра, но мадам, хотя и еле живая от усталости, настояла на том, чтобы продолжить свои признания.
Сначала она слезно попросила у меня прощения за все, что сделала из любви к моему отцу. Я ответила, что прощу тогда лишь, когда она раскроет мне все свои секреты, всю ложь.
— Да больше уже ничего существенного не осталось, — промолвила она слабым голосом. — Я рассказала тебе все, что мы скрывали от тебя. Но если мне не удалось ответить на все твои вопросы, спрашивай о чем угодно. Я не уйду из жизни, покуда не заслужу вновь твое полное доверие и твою любовь.
Я поцеловала мадам и сказала, что последнюю она никогда не потеряет. Что же касается доверия…
Она сжала мою руку с такой неожиданной силой, что я чуть не вскрикнула.
— Скажи же, умоляю, как мне заслужить твое доверие. Что еще ты хочешь узнать, милое дитя?
— Для начала — две вещи, — ответила я. — Во-первых, причастен ли мой отец к смерти мистера Родерика Шиллито?
Прямота вопроса привела мадам в легкое замешательство. Я надеялась услышать категоричный отрицательный ответ, но она сказала лишь, что в последние месяцы мой отец не посвящал ее во многие свои «личные дела».
— Он никогда ничего не обсуждал со мной и не рассказывал, чем занимался в ходе своих визитов в Лондон. Конечно, он сообщил мне о нападении на мистера Шиллито — я также прочитала о нем в одной английской газете. Но подробности мне неизвестны.
Однако по глазам мадам я видела, что она думает так же, как я: отец устроил покушение на мистера Шиллито, дабы исключить вероятность того, что он установит подлинную личность человека по имени Эдвин Горст, однажды встреченного на Мадейре.
Явно желая отвлечься от неприятных мыслей на данную тему, мадам спросила, каков мой второй вопрос.
— Он касается смерти леди Тансор, — ответила я. — Почему отец уехал, получив упомянутую телеграмму. Ведь вы оба настойчиво внушали мне, что леди Тансор непримиримый враг моих интересов и нам непременно нужно ее уничтожить. И разве вы не уверяли меня, что любовь, которую мой отец в прошлом питал к ней, превратилась в ненависть после того, что она с ним сделала?
— Эдвард никогда не переставал любить ее, — печально проговорила мадам, — даже когда притворялся, будто ненавидит, и хотя он не отказался от намерения поквитаться с ней за предательство. Но смерть Эмили не входила в наши планы. Мы хотели единственно предать ее публичному позору и осуждению, а потом восстановить наследственные права твоего отца через твой брак с Персеем Дюпором. Скажу больше: мне кажется, он даже лелеял нелепую, несбыточную надежду примириться с ней по прошествии времени, когда все останется позади. Безумная фантазия, конечно, но теперь я думаю, что все дело в этом. Я ошибочно вообразила, будто Эдвард любит меня, когда он со своей первой женой перебрался сюда с набережной Монтебелло. Он разыскал меня в Париже, проявив упорство и настойчивость, какими всегда отличался; и я по глупости своей решила, что он сделал это из давнего нежного чувства ко мне, зародившегося еще в пору нашей с Эмили дружбы… Я не смогла простить ей предательства, совершенного по отношению к Эдварду, не смогла смириться с такой низкой, умышленной жестокостью — и все ради него, самодовольного, бессовестного выскочки, недостойного дышать одним воздухом с твоим отцом… Поэтому я убедила себя, что Эдвард приехал с первой женой в Париж для того только, чтобы разыскать меня и возобновить отношения, прервавшиеся в свое время. Твоя мать тоже так решила, но он обманул нас обеих и здесь, как обманывал во всем. Твою мать он тоже не любил, хотя говорил, что любит, и всегда был добр и ласков с ней — за исключением тех дней, когда бывал не в духе, а тогда нам обеим приходилось несладко. Но и меня он не любил. Нет. Он любил одну только Эмили. И всегда будет любить только ее. А теперь она умерла.