Мне никто не отвечает. Даже немыслимо яркие белые и голубые звёзды молчат. Я знаю, что они где-то вокруг есть, но не вижу и не слышу их. Я совсем один в бескрайней и пока беззвёздной чёрной пустоте, которая начинается, как видят единичные избранные, очень высоко над землёй, намного выше верхних границ стратосферы и дневного синего света…
…Но я дисциплинированно возвращаюсь оттуда, из дивной наднебесной высоты:
— Верю в себя, верю в мой «Суперфортресс»…
Шепчу под кислородной маской: «Вот ещё молитва для меня, сбереженная про чёрный день: «Сильным и прочным сделай его тело из лёгкого материала, подобное большой летящей птице…, - вспоминаю университетские переводы с санскрита. — Посредством силы, таящейся в ней, которая приводит в движение несущийся вихрь, человек, находящийся внутри этой колесницы, может пролетать большие расстояния по небу самым удивительным образом… Колесница развивает силу грома… И она сразу превращается в жемчужину в небе…»
Чтобы совершить неслыханное, древний индус, а может быть, арий, как считал мой дед по отцу, должен был прежде возвыситься духом над самим собой, стать вровень с могущественной природой, а после этого утвердить себя в живом союзе с ней. Он должен был познать сыновнее единство с животворящим началом всего сущего, чтобы отринуть от себя всё низменное, недостойное человека, и вознестись на рукотворной колеснице над потрясёнными смертными, которым подобное оказалось не по силам, — иного пути и средства для Взлёта ведь нет.
Из этой мысли я и должен черпать волю, чтобы восстановить и сохранить цельность сознания. С пелёнок её внушал мне дед, эмигрант из России, дворянин Петр Андреевич Волов. Он был помешан на ведической культуре, её зарождение выводил из Крито-Минойской цивилизации, «бывшей до всех времён», откуда, по его убеждению, произошли и арии, и их собратья праславяне, пользовавшиеся задолго до так называемой кириллицы одной и той же архаической письменностью, и с фанатическим упорством, даже с беспримерным рвением отыскивал сродство в славянских языках и санскрите. В Штатах дедова фирмочка участвовала в постройке первых гидропланов Игоря Ивановича Сикорского, с которым они были хорошо знакомы ещё по Санкт-Петербургу. Я обожал бывать в дедовом рабочем кабинете, три стены которого были увешаны фотографиями созданных самолётов и лётчиков, а всю четвёртую до потолка заслонил собой книжный шкаф, полки которого ломились от всяких интересных старых книг на разных языках, картографических атласов с путями передвижений народов и больших тетрадей с черновиками научных изысканий, записанных экономным мелким почерком. Случалось такое не часто, кабинет постоянно был на английском замке и отпирался лишь с приездом деда в свой первый дом, не задорого построенный в Огасте и по-русски подаренный моим родителям.
Дед увлекался мировой историей, по-русски говорил архаизмами. Взахлёб, не щадя себя, работал на большую авиацию и втайне поклонялся грядущему величию России.
— Ты русский по духу и крови, Майкл, а жить, хоть где ты будь, каждому из смертных надлежит только со своей основой. Иначе смысла не будет. И заложи ты её в душу свою на самое дно, где корни. Положи то, что накопил за сто веков славоносный народ, из которого мы вышли. Даст Бог, вернётесь, подымете страну. А уж на каждодень, сверху клади то, что у здесь живущих почерпнёшь. Оне, внучок, ты знай, — скорохваты, да пока не глубокие. Корни забыли, а здешние когда ещё поотрастят. Хотя и споро, скажу взаправди, торопливо живут.
Это по его настоянию в университете я стал изучать русскую культуру и русский язык. При финансовой помощи и моральной поддержке деда получил прекрасное высшее образование. Но ещё в преддверии Великой депрессии дед о чём-то смекнул и прозорливо двинул меня в лётную школу. Окончив её, за двенадцать лет я облетал всю поверхность планеты, кроме, разве что, закрытой для мира социалистической России и труднодостижимых полюсов. Перед Второй Мировой я был уже командиром огромного четырёхмоторного семнадцатитонного пассажирского гидросамолёта конструкции Сикорского, «Clipper» S-42, с мягкими VIP-диванами, холодильником для креветок, крабов, мяса и напитков, ковровыми дорожками, фешенебельными интерьерами по санузлы и ванные включительно и — чуть ли не впервые — голубоватой, не беспокоящей зрение ночной подсветкой салонов. И вся эта роскошь послушно и регулярно, соответственно расписанию рейсов, поднимается в воздух в тысяча девятьсот сороковом году!