— Нет!
В дорожном шуме никто не услышал крик, сорвавшийся с ее губ. Никто не увидел, как она в ужасе отвернулась от зеркала. Страх парализовал разум Валери, и ее руки отпустили руль. Этого тоже никто не видел.
Со стороны это выглядело как жуткое дорожное происшествие.
Во тьме комнаты мелькнул свет, словно невидимый киномеханик включил проекционный аппарат. Однако он не успел навести резкость изображения, и потому машущие руки и проплывающие лица были размытыми.
Тем не менее искажение не мешало понять, где происходит действие. Белизна стен, светло-серая одежда на движущихся фигурах, запах дезинфекции — все это безошибочно указывало на больницу.
Постепенно изображение становилось все четче. Запах? Боже милосердный, разве бывают фильмы с запахом, да еще и объемные?
Ее голова, лежащая на подушке, поворачивалась в разные стороны. Глаза отмечали стены, дверь, окна, сосредоточенные лица интерна и сиделки. И вдруг ее охватил ужас: она увидела две бледные руки, ощупывающие ее лицо…
Ее плотно забинтованное лицо.
— Нет, нет…
В тишине палаты ее голос напоминал слабое бульканье воды.
Интерн и сиделка склонились над нею, заглянули в полные ужаса глаза, смотрящие сквозь прорези в бинтах.
Интерн взял ее руку, чтобы проверить пульс.
— Вот вы и пришли в сознание, — тихо произнес он.
— Мое лицо! Умоляю, скажите, что с моим лицом?
— Вы попали в дорожную аварию, — ответил интерн. — Ранены осколками стекла.
— Боже, мое лицо!
Цветы, в которых утопала палата (сюда перекочевала добрая половина содержимого цветочного магазина), не уменьшили ужаса, сжимавшего сердце Валери. Драгоценности, конфеты, подарки и исполненные любви улыбки мужа не ослабили туго натянутых нервов. Все мысли были обращены к тому судьбоносному моменту, когда с лица снимут бинты и в ее дрожащих руках окажется зеркало. Мелькающие секунды складывались в минуты, а те — в часы. Время шло, лишь усугубляя страх перед неизвестностью.
Когда она возьмет зеркало, не отразится ли в нем то лицо?
И день настал. Хирургические ножницы резали пласты бинтов. Возле кровати стоял ожидающий мистер Касл. В нервно подрагивающих руках он держал любимое зеркальце своей жены и, как мог, старался улыбаться. Лицо врача оставалось непроницаемым. Единственным звуком в палате было щелканье острых челюстей ножниц.
Наконец сняли последние бинты. Валери Касл выхватила из рук мужа зеркальце и посмотрела на себя.
— О… боже, — зарыдала она. — Слава богу! Слава богу! Я ничуть не изменилась.
Улыбаясь, она взглянула на мужа. Его лицо было полно нескрываемого ужаса.
Она сидит затворницей у себя в спальне и не выходит ни на улицу, ни в гостиную, ни даже в коридор. Дюжина пластических операций не сумела вернуть ее лицу былую красоту. Операции лишь заменяли одно уродство на другое.
Но рассказ на этом не кончается.
Ведь в тот момент, когда сняли бинты, Валери Касл действительно увидела в зеркале свое прежнее обожаемое лицо. Оно появляется в зеркале и сейчас, дразня совершенством линий и молочной белизной кожи. Иногда на мгновение, бывает — на несколько минут, а однажды это чудо длилось почти целый час.
Все дело в том, что Валери никогда не знает, в какой момент произойдет это чудо — когда зеркальное стекло словно подернется облаками, а потом в нем появится отражение ее давно исчезнувшей красоты. Она так боится пропустить этот момент, что никуда не отлучается. Еду и питье ей приносят и оставляют на столике в коридоре, возле постоянно закрытой двери ее комнаты. В комнате Валери ест, пьет и проводит все свое время.
Потому я и сказал, что эта история заканчивается так же, как начинается, но с той лишь разницей, что в ином контексте одинаковые слова обретают совсем другой смысл.
Да, Валери Касл по-прежнему одна из тех женщин, которые без конца просиживают перед зеркалами.
Возможно, вы скажете, что начало и конец этой истории все-таки не совпадают. Если так, приношу свои извинения. Позвольте мне исправить положение и рассказать о призраке, чья эктоплазма вдруг застыла, и у него в руках оказалось блюдо с желе.
Похоже, что…