— Хватит, — сказал Анатолий.
— Жалельщик! — сказал Прон. — Тебя кто жалеет? Тебя отец пожалел?
— Какой отец? — спросил Яков.
— Председателя, — ответил Прон.
Сенька поднял избитое лицо. Анатолий сел в тарантас. Яков завернул жеребца.
— Ты! — сказал Прон. — Жена моя где?
Сенька провел по лицу ладонью, поглядел на ладонь и отер ее о траву.
— Я говорю: где жена?
— Ни сном, ни духом!
— Добавить?
— Святой крест, истинна икона, не знаю.
— У Шарыгина?
— Вроде так.
— Или врешь?
— Ты думаешь, если я с председателем шел, так убил бы? Убил бы, да, думаешь?
— Прон, — окликнул Яков.
— Поехали, — поторопил Анатолий.
— Сучонок ты, — сказал Прон Сеньке. Бросил вожжи. — На, на осине повесишься. Человека хотел из тебя сделать. Сволочь ты неумытая.
— Подожди, — сказал Анатолий Якову. Достал наган, взвел ударник. Сенька помертвел.
— Плюнь, — сказал Прон. — Пусть в другом месте сгинет.
— Может, этого выстрела ждут.
— Эй, — спросил Сеньку Прон, — проверят тебя? Да не умирай раньше смерти. Ну, зараза, за одну трусость убил бы. Пальни.
У Сеньки отнялся язык.
Анатолий выстрелил, но почему-то не в воздух, а в землю. Жеребец всхрапнул и рванул так, что на вершок съехали гужи по оглоблям.
— Не приученный к пальбе, — сказал Прон. — У них лошади, видно, наслушались выстрелов. Днем, когда в клеть жиганули, ни одна не заржала.
— Поехали.
Когда они отъехали, Сенька пошел в другую сторону, дальше в лес. Но лесная дорога растворилась в зарослях, ветви больно секли избитое лицо, комары льнули к крови. Сенька повернул. По дороге поднял и отбросил в кусты вожжи.
Ехали молча. Колеса вминали молодой мох, в следах колес проступала вода. Задетые папоротники показывали рябую изнанку тонких вырезных листьев. Жеребец мордой совался в кусты, спасался от гнуса, встряхивался, охлестывал ноги хвостом. Яков удерживал жеребца, хлопал себя по шее.
Доняло и Прона. Он перегнулся, на ходу сломил ветку березы: «Попаримся!»
Тряпка на колокольчике размоталась, колокольчик звякнул. Яков тпрукнул, соскочил с козел, подбежал к дуге.
— Растрясло, — сказал он. Поискал тряпку, да где ее в темноте найдешь. — Дайте какую-нито тряпку ботало обмотать.
— Наплюй, — сказал Прон. — В своем-то лесу! Греми на всю ивановскую.
— Загремишь! — отозвался Яков. Зубами отвязал кончик ременного кнута, прихватил язык колокольчика.
— Куда вы ехали? — спросил братьев Анатолий.
— Лошадей для них собирать, — ответил Яков. — Я ж говорил тебе: и этого отнимают.
Выехали на тракт. Комары отстали. Жеребец остановился.
— Куда? — спросил Яков.
— Направо, — ответил Прон. — В Шурму.
Анатолий выпрыгнул из тарантаса.
— Не по пути.
— А, — сказал Прон. — Обратно в деревню пойдешь? К папаше. Иди. — Он тоже вылез и стоял, держась за сиденье.
Уже плохо различались лица. Но всходила луна, небо было чистое, и темно было только в лесу.
До Якова запоздало дошло: отец-то Анатолия — этот Степачев. Он ахнул про себя.
Анатолий приблизился.
— Прон, — сказал он. — По гроб и после него я твой должник. Только ведь ты со мной не пойдешь.
— Не пойду. А отцу передай насчет лошадей — шиш без масла.
— Неужели ты думаешь, что я вернусь к человеку, который велел меня расстрелять?
— Я ваших дел не знаю. Только делились бы вы где подальше, а не здесь. Иди, Толя, куда хочешь. У тебя свое, у меня свое.
— Прон, все твои дела касаются меня.
— Верю на первый случай, — сказал Прон. — Только есть другое — он сказал, что привезли мою жену. Врет?
— Не знаю.
— Я сейчас хотел скатать до Шурмы, проверить. Если узнаю, что жена на месте, поехал бы с тобой. Садись.
— Надо быстрее в Уржум. Там наши. Нет, — значит, в Нолинске.
— А как через деревню?
— Обойду.
— Крюк.
Анатолий спросил:
— Допустим, жена на месте. А если нет?
— Если здесь, тогда по деревням, помогай Прону!
— Откликнутся?
— Должны, — не сразу ответил Прон.
— Сколько? — добивался Анатолий. — Десять? Двадцать? С чем? С вилами? На кого? На пулеметы! Из-за кого? Из-за женщины?
— Вот то-то и оно-то, — ответил на все все вопросы Прон. — Давай, Толя, добром простимся. Мне один конец, а лошадей он хрена с два получит.
— Решил! — насмешливо сказал Анатолий.
— Председатель! — озлобился Прон. — Ты молодой, ты к нам не приважен.
— Об этом мы говорили днем, — оборвал Анатолий. — Значит, пошел бы со мной, если бы был спокоен за жену? Со мной, то есть против Степачева.